– Помяни мое слово, завтра ломанется в штаб, – прервал мои наблюдения Медведь, – не завтра, так в ближайшие дни. Здесь ему уже не жить – Захар дал понять. А знаешь, для чего дал понять?
– Для чего?
– Чтобы ты услышал. А когда начнется – то увидел и делал выводы.
– Я в штаб бегать не собираюсь.
– Он этого не знает, а потому дает маяк: не дай бог в штаб дернешься – будет как с Ивановым. А чифирь, уход с рабочего места – это так, хуйня.
На следующий день Иванова срочно перевели в больницу, а потом и в другую бригаду.
– Выломился, сука. Вымолил у Дюжева, – узнав, прошипел Захар, – ну ладно… Пусть попразднует пока.
В бараке навстречу мне расплылся в улыбке Лысый.
– Отрядник сказал оставить завтра тебя на выходном. А после проверки – в штаб.
Улыбался он гадливо. В его синих поросячьих глазках светилось: «Не хочешь на уборку – ради бога! – Дюжев тебе по-своему объяснит. Этот по пять суток не дает, этот – сразу по пятнадцать».
На проверку я шел с таким чувством, будто бы мне эти пятнадцать уже дали.
Из дверей штаба вышел Дюжев. Ехидно посмеиваясь, он оглядел плац и пошел между рядами, проверяя форму одежды. Видя что-то неуставное, он дергал за рукав и задавал вопрос. Молча выслушивал ответ, после чего определял вид взыскания. Его тут же записывал в блокнот стоящий за спиной начальник отряда. Фамилию осужденного Дюжев не спрашивал, а только тыкал в бирку пальцем, персонифицируя таким образом нарушителя.
– Это что на тебе? Почему телогрейка черная, а не синяя? Ты сам, что ли, синий?.. Пять суток.
Не оборачиваясь и не слушая объяснения, шел дальше.
– Это что на ногах? Почему сапоги не зэковские, а солдатские? Ты что, в армии?.. Пять суток.
Прошел мимо отряда лагерной обслуги, одетого с ног до головы в черный мелюстин, черные телаги, солдатские, а то и офицерские сапоги. Этот отряд был в его непосредственном подчинении, поэтому вопросов ни к кому не возникало. Вопросы были к тем, кто пахал на производстве и одет был «как попало».
– Это что на голове? Почему неположенного образца? Ты что, на показе мод?.. Ларек на следующий месяц.
Очередь дошла до нас. Скрыться, затеряться в толпе было невозможно– голова моя торчала над строем. А кроме этого, вся бригада ушла на работу, и на проверку притащилось от силы два десятка человек. Одет я был во все неуставное – телогрейка черная, костюм черный, сапоги солдатские, фуражка моднейшего по лагерным меркам фасона – спасибо Мустафе с Файзуллой.
Дюжев двинул прямиком в мою сторону. Не здороваясь, глядя в упор на бирку с моей фамилией, он произнес:
– Сразу вижу, Мустафин постарался, нарядил. Где-то я эту телогрейку уже видел. Хоть с мужика телогрейка– то?.. Хе-хе-хе… Почерк на бирке узнаю – Файзуллина каракули. Дать вам на троих пятнадцать суток – и делите между собой как хотите, а?.. Что скажешь? Мустафа подогнал или с воли завезли? Где взял-то?