Мы поехали дальше, вниз по Серпуховско-Тимирязевской линии. Народу в вагонах хватало, но обходилось без толкучки. Время было выбрано идеально. На каждой станции я ждал, что нас встретят добрые ребята с головами в виде шаров для боулинга. Внутри бурлило какое-то детсадовское предвкушение, словно мы с Женей секретные агенты в тылу врага, работаем под прикрытием. И миссия наша сколь опасна, столь и интересна. Но Женя, похоже, былого энтузиазма не испытывала. Нервно смотрела по сторонам и каждый раз вздрагивала, когда ее случайно задевали в вагоне.
Срисовали нас на Нагорной. Высокий тип в кожаной кепке и пальто, с засунутым в карман пустым рукавом. Для попрошайки инвалид выглядел слишком прилично, но принадлежности к той же песочнице даже не скрывал. Сперва демонстративно пялился на Женю, затем на Нахимовском проспекте перешел с нами в соседний вагон, а выйдя на Севастопольской, принялся кому-то звонить. Я даже чуточку расстроился, когда до конца серой ветки мы доехали без приключений.
Я катил Женю вдоль платформы «Бульвара Дмитрия Донского», а она подсчитывала прибыль.
— Один билет на метро мы уже отбили, — с усмешкой сказала она. — Как делить богатство будем?
— Добровольно отказываюсь от своей доли, так и запишите в протокол.
— Лучше запишу, что у меня попа затекла.
— Я бы размял твою попу, но за это нас точно загребут.
— Фу, пошляк, — засмеялась Женя, — нас вообще-то две камеры пишут.
С нее слетела тапочка, и я обошел коляску, чтобы водрузить ее обратно. Со стороны это наверняка смотрелось какой-то извращенной сценой из «Золушки». Сказочный принц в лохмотьях припал на одно колено и примеряет парализованной красавице тапку. Та ей подходит, и живут они дальше долго и счастливо. Женя улыбнулась, будто прочитав мысли. Погладила меня по немытой шевелюре.
— Мы выглядим слишком счастливыми для сирых и убогих, — сказала она.
— Без разницы уже. Нас эти заметили.
Я хотел поцеловать Женю, но вдруг увидел его. Великан стоял в тупиковом туннеле, доставая почти до потолка. Черное лицо, безразмерная дубленка на голое тело, повсюду ожоги и паленая шкура. Он прижимал к стене калеку в военной форме, того самого. Сотканный из горелой плоти великан одним движением оторвал попрошайке руку, сгреб его под мышку и шагнул в туннельную тьму. Из черной дыры не донеслось ни звука.
— Гребануться можно…
— Что такое?
Я развернул Женю, но в туннеле уже никого не было.
— Ну и?
Действительно, ну и что?
— Ничего, забудь. Померещилось, — ответил я, прикидывая, засняла ли это камера в куртке. Хотя, даже если засняла, на таком расстоянии качество картинки будет «вырвиглаз».