– Папа ударился в мистику и говорит, что откажется от папского сана и всего преходящего, чтобы посвятить свои дни покаянию и исключительно вечным ценностям, – сообщил Никколо.
Жоан удивленно покачал головой, приняв к сведению эту новость, но воздержался от того, чтобы озвучить свои мысли. Он понимал Папу. Именно он, Жоан, был причиной скорби Папы, но та боль, от которой страдал он сам, была еще сильнее, к тому же виновником ее был как раз тот человек, по которому Папа так убивался.
– Папа поражает кардиналов речами, в которых объявляет себя недостойным и ничтожным. Он говорит, что вызывал возмущение своим поведением, и просит прощения у Бога и людей, – продолжал флорентиец. – Одновременно все главные подозреваемые изо всех сил стараются высказывать свои искренние соболезнования, находиться рядом, чтобы разделить его боль, и всячески демонстрируют свою непоколебимую верность.
Даже Савонарола прислал из Флоренции знаменательное письмо, в котором он, тем не менее, не удержался от того, чтобы указать Папе на его грехи, карой за которые явилась смерть его сына. И испанский посол солидарен с ним в этом мнении. Королева Изабелла Кастильская уже давно намекала семье Борджиа на недопустимость подобного поведения, а ее супруг король Фернандо был вне себя от союза, заключенного Папой с королем Франции.
– Никогда не мог даже подумать, что эта смерть вызовет столько политических разногласий, – пробормотал Жоан с удивлением.
– Похоже, Папа убежден в том, что Господь наказал его за грехи, – продолжал Никколо. – Он заявляет, что полностью пересмотрит свои представления о Церкви, вернется к истокам христианства и что с этого момента все священнослужители должны будут придерживаться строгих правил, жить в душевной чистоте и в бедности. Вы только представьте себе: сейчас в среде ватиканской курии царит паника и кардиналы, независимо от их приверженности к той или иной политической группировке, один за другим просят аудиенций, во время которых пытаются утешить Папу, и надеются на то, что разум вернется к нему.
– Если Александр VI посвятит себя лишь божественному и забудет о земном, дни его как Папы сочтены, – сказал Жоан озабоченно. – Недруги свергнут его с помощью оружия, или, что еще хуже, он станет марионеткой в их руках.
– Именно этого и боятся наши друзья каталонцы, – ответил Никколо с улыбкой. – Хотя я не думаю, что они позволят довести дело до такого конца. Их жизнь подвергается серьезной опасности. Если Папу низвергнут, к ним не будет жалости.
Жоану даже в голову не пришло рассказать своему другу об изнасиловании его супруги. Это было невыносимо тяжело и слишком унизительно, хотя, конечно, он догадывался, что проницательный флорентиец, который не упускал ни малейшей детали из того, что происходило вокруг него, все давно понял, сопоставив факты. Со своей стороны Никколо был очень тактичным человеком, и, хотя не говорил ни слова вслух, его взгляды и жесты свидетельствовали о подозрениях относительно того, что патрон имел какое-то отношение к смерти Хуана Борджиа. Это был их общий молчаливый секрет.