– Может, действительно видели?
Старик посмотрел на меня с грустной усмешкой:
– Далековато. Сюда даже в Великую Отечественную немецкие самолёты стали долетать, только в 42-ом, когда фрицы уже на Волге стояли. Но жандармы реагировали на эти доносы со всей тщательностью. Даже взяли под строжайший контроль всю продажу бензина на нефтебазе Нобилей.
– Что ж. По крайней мере, руководство не могло обвинить их в бездеятельности. Да и за нефтепродуктами, наверное, во все времена было выгодно присматривать. Кроме Нобеля с пивоваром, как я понял, других шпионов не нашлось?
Зря я так. Вдруг старик обидится за предшественников. Но он, похоже, был о них того же мнения. Во всяком случае, тут же последовал следующий анекдот:
– Прямо перед войной взяли одного австрийского фотографа, интересовавшегося видами на Волге вблизи стратегических объектов. Но, даже снимки проявить не смогли. Он фотографировал на плёнку, а у нас применяли только стеклянные пластинки. Да и полиция за бедолагу вступилась. Исправник так и написал в рапорте: «Заявления арестованного, что он, человек творческий, подтверждаются всеми свидетелями. Они в один голос уверяют, что ни разу не видели его трезвым».
– Чисто российское алиби.
– Многие вызывали подозрения в связях с германской разведкой. Есть мнение, что, и взрыв в Самаре на оборонном Трубочном заводе в 1917 не сам собой произошёл. Под «колпак» попадал и самарский друг вашего Клюге, сиречь Зольдберга, тот самый, что потом польскую разведсеть организовывал. Но исследования в области работы германской разведки в первую мировую при советской власти, мягко говоря, не приветствовались.
– Почему?
– А Вы, случайно, не помните, кого в 1917 году называли немецким шпионом?
– Вы, никак, самого Ленина имеете ввиду?
– Факт остаётся фактом. Гражданин одной воюющей страны беспрепятственно проехал через территорию другой, да ещё и появился на родине с кучей денег. Сейчас уже никто и не скрывает, что за этой акцией стоял сам Вальтер Николаи, шеф немецкой военной разведки.
– Значит, Вам так и не удалось ничего узнать?
– О деятельности германской разведки до революции? Нет. После 1918 года все её агенты оказались предоставленными сами себе. Разгромленной Германии было не до шпионажа. У меня сложилось впечатление, что их судьбой так больше никто и не интересовался. Ваш Зольдберг представляет исключение.
– Так он шпион?
– Не знаю. Во всяком случае, жандармское управление им никогда не интересовалось. В начале 30-х с ним произошла уже известная нам история с попыткой привлечь к сотрудничеству с поляками. Зольдберг категорически отказался. Что, однако, не спасло его от гибели шесть лет спустя. Дальше начинаются странности.