Герой (Мазин) - страница 67

В Межиче всё было путём. И во многом потому, что оставил Духарев тут свою полусотню. Богумилы, правда, больше не совались, зато пару раз наезжали ватажки печенегов. Но, узнав, что в Межиче – гридни воеводы Серегея стоят, отправлялись восвояси. А вот соседа Межича, старого болярина, пощипали крепко. Сам-то он в замке отсиделся, но из подвластных ему деревенек вымели всё подчистую и смердов порезали.

Но к тому времени, когда приехал Духарев, печенеги из здешних мест уже ушли. Так что необходимость в гарнизоне практически отпала, и Духарев гридней своих забрал. Кроме одного. Полянин Дужка выразил желание остаться. Понравилось ему тут. Духарев возражать не стал. Предложил Людомиле оставить Дужку управляющим, а старого Пчёлку забрать с собой в Преславу.

На том и порешили.

К сожалению, в Преславе Духарев провел всего два дня. Оказалось, что на юге Булгарии – мятеж. Сразу несколько городов отказались платить подати и на западно-европейский манер объявили себя вольными городами.

Святослав отреагировал быстро и жестко. Скорым маршем преодолел полстраны и обрушился на мятежников «аки пардус». К зиме все взбунтовавшиеся города были замирены.

Теперь можно было с уверенностью сказать: война в Булгарии закончилась.

Царь Петр отрекся от престола. Вернее, об этом объявили: сам Петр после инсульта и двух слов внятно произнести не мог. На царство был помазан его сын Борис, который тут же отдал «старшему брату» Святославу придунайские земли, города на них, караванные пути и право взимать на них пошлину. Святослав торжественно поблагодарил. Затем «высокие стороны» подписали договор о военном и торговом союзе, и киевский князь отбыл в Переяславец, где намеревался отныне держать свою ставку. Вместе с ним отбыл и патриарх, официальная резиденция которого была в Доростоле, принадлежавшем отныне Святославу. В Великой Преславе Святослав оставил крепкую дружину под началом Щенкеля. Договор договором, а некоторая предосторожность не помешает.

Духарев тоже остался на зиму в булгарской столице и встретил здесь новый, девятьсот шестьдесят девятый год от Рождества Христова. И зима эта была одной из лучших в его жизни.

Часть вторая

Русь и степь

Густую липкую вонь в юрте дикаря не перебить ни благовониями, ни даже едким дымом, струившимся от жаровни.

«Так, должно быть, пахнет в аду», – подумал проедр Филофей, опускаясь на кошму и скрещивая ноги по степному обычаю.

Снаружи – холод, обжигающий лицо ветер. Здесь – жар и смрад, оседающий на коже мерзкой липкой пленкой.

Всё здесь было противно священнику. И смрадная юрта, и дикарские обычаи, и сам дикарь, здоровенный, голый, с руками и торсом, размалеванными грубыми узорами и мордами лживых языческих божков.