«Будь ты проклят, кровавый содомит», – подумал проедр, но ненависть и отвращение никак не отразились на выражении его лица. Филофей был опытным дипломатом и уже одиннадцать лет свершал свой подвиг: помогал язычникам истреблять друг друга, отвращая их от разорения христианских земель. Ради этого богоугодного дела проедр был готов терпеть страдания и лишения. Знал, что воздастся ему и там, на Небе, и здесь, на земле.
– Значит, крепко завяз пардус в чужой земле? – спросил пацинак.
– Крепко, – подтвердил священник. – Всеми четырьмя лапами.
– И не скоро вернется? – Прищуренные глазки пацинака колют, как ножи. А ошибешься – вынет пацинак настоящий нож и по-настоящему выколет собеседнику глаза. Филофей видел, как пацинак это делает. С удовольствием. Но ни тени сомнения нет во взгляде священника.
– Не скоро, – говорит он. – Может – никогда.
– Ха! – скалится пацинак. Зубы у него ровные, желтые, крепкие. Наверняка не болят. А у проедра вот уже вторую неделю болит зуб. Ни молитва, ни полоскания не помогают. Эту боль тоже приходится терпеть.
Пацинак перестает улыбаться.
– Что тебе нужно, жрец? – спрашивает он. – Зачем ты приехал?
Он уже задавал этот вопрос. Второй вопрос, который он задавал Филофею. Первым было: «Ты привез мне золото?»
«Нет», – ответил Филофей.
«Тогда зачем ты приехал?»
«Я привез тебе то, что стоит золота, – ответил тогда Филофей. – Я привез тебе весть».
– Зачем ты приехал?
– Ты великий воин, большой хан, – проедр выбирал слова тщательно. Так подбирают жемчуг для дорогого ожерелья. – Воины твои несравненны в битве. Кому еще я мог принести весть о том, что великий город готов пасть к ногам большого… К ногам коня большого хана, – быстро поправился священник, вовремя вспомнив о том, что пацинаки не воюют пеше. Я принес тебе весть. А ты сам решай, как тебе поступить.
– А чего хочешь ты, жрец? – с подозрением спросил пацинак. – Имей в виду: золота для тебя у меня нет.
– Мне не нужно золото, – спокойно, даже надменно отказался Филофей. – Но просьба есть. Когда ты возьмешь большой город, позволь мне возвести в нем алтарь моему Богу.
– Будет так, – не раздумывая, ответил дикарь. И снова осклабился. Пацинаки не любят городов. И после их набегов городов не остается – только пепелища.
Дикарь потянулся к чаше, бережно налил из бурюка белую жидкость. Сам. Своими руками. И протянул священнику:
– Пей.
И Филофей выпил. И причмокнул с показным удовольствием: мол, замечательный кумыс.
Филофей ненавидел эту кислую дрянь с запахом конского пота. Но не выпить – значит провалить миссию. И умереть. Проедр евхаитский Филофей не боялся смерти. Он терпел не из страха, он терпел – ради Церкви, Господа и василевса Никифора Фоки.