И она коснулась губ святого отца… Однако Рено, делая вид, что спит, из-под сомкнутых век наблюдал за ее манипуляциями и был начеку. Рука его осторожно легла на талию сестры Терезы. Предсказать реакцию было нетрудно: поцелуй тотчас прервется и юная монахиня испуганно шарахнется от койки, в изумлении выпучив глаза. Так подумал Рено. Но… человек предполагает, а Бог располагает. Тереза впилась жарким поцелуем в мужские губы, ее стан изогнулся и стал извиваться под рукой Рено, а сам он услышал протяжный, сладостный стон и уловил горячее, обжигающее дыхание юной девы, когда поцелуй закончился. Но дальше… Рено почувствовал, что еще немного, и он не справится с собой: сестра Тереза не только не отстранилась от него, что, кажется, и должно было произойти, а упала рядом, голова к голове. Ее губы оказались у самого уха Рено, и он, чувствуя, как кровь пульсирует в голове, слышал ее частое и прерывистое дыхание.
– Сестра Тереза, где ты? – послышался голосок одной из монахинь от самых дверей.
Юная невеста Христова вздрогнула и, тотчас вспомнив, кому она давала обет целомудрия, живо вскочила на ноги.
– Будь оно все проклято, – проворчал Рено.
– Я здесь, – отозвалась вся пунцовая от смущения монахиня, глядя на дверь. – Ты звала меня, сестра Христина?
Та тем временем подошла ближе и негромко сказала:
– Мы щиплем корпию, а тебя потеряли. Меня и послали за тобой. А что ты здесь делаешь?
– Я… – сестра Тереза, пытаясь справиться с замешательством, виновато заулыбалась. – Я поправляла отцу Рено повязку, она съехала набок, как раз чуть ниже плеча…
– Идем скорее, пора уже разносить больным питье.
Юная монахиня, успев бросить на святого отца мимолетный взгляд, тотчас порхнула от его койки, и обе исчезли.
Рене вздохнул:
– Как только встану на ноги, тотчас сниму обет с этой овечки. Интересно, какое у нее имя?.. Ах, Можер, друг мой, где ты сейчас, как ты? Мне столько хочется тебе рассказать…
…Можер, пока уносили раненых, помогал, чем мог, и даже, несмотря на продолжающееся кровотечение на шее, предплечье и бедре, донес двоих до коек, еще больше перепачкавшись их кровью. Убедившись, что его помощь больше не требуется, он повернулся, чтобы идти к себе… И тут вдруг все поплыло у него перед глазами, он еле удержался на ногах. Кто-то осторожно поддержал его, иначе он, вероятно, упал бы. Нормандец опустил голову и увидел сестру Монику. Она обеими руками вцепилась в него, на лице ее читался страх. Чуть не плача, она умоляла его, пробуя вести за собой:
– Господин граф! Что же вы делаете? Ведь совсем не жалеете себя! Ах, боже мой, боже мой!.. Вам надо в постель, вы можете умереть от потери крови!..