– Зачем? Я ему ничего не должен, – поглядел нормандец на свою набожную родственницу.
Настоятельница отшатнулась от него:
– Правнук Роллона Великого и внук Гильома Длинный Меч, говорю тебе, ты богохульник, не почитаешь Христа и святая святых – церковь нашу! Как можешь ты не благоговеть пред ликом апостола, не молиться и не верить?!
Можер почувствовал, что уже не может сдерживать себя.
– Хотите знать правду, матушка?
– Правда в слове Божьем и деяниях Его! Она в душе каждого, кто верит в Спасителя и пред кем святой Петр раскроет врата Эдема. Ибо к жизни небесной должен стремиться каждый, дабы не разверзлись перед ним хляби адовы, и не попал он в котел к сатане…
– Я давно уже перестал верить во все эти сказки! – резким махом руки оборвал Можер патетическую тираду аббатисы. – Да вы, если вдуматься хорошенько, и сами не верите во все эти выдумки. Никто не верит, даже сам папа (у бедной тетушки отвалилась челюсть, и глаза полезли на лоб). Но дело все в том, что церковникам нужна вера, ибо она дает власть над людьми. Власть небесную! А эта будет пострашнее светской, ведь речь идет о спасении души; всем охота попасть в рай и никому – в ад. Вот для чего нужна религия, ловко придуманная дальновидными мошенниками. Все это – не что иное, как небесный аппарат превращения людей в безвольных рабов!
Настоятельница тяжело дышала. Ей явно не хватало воздуха. Глядя на своего внучатого племянника, как на демона из преисподней, явно выбитая из колеи, она, побелевшими пальцами прижимая к себе распятие, лишь бормотала спасительную молитву.
– Да не волнуйтесь вы так, дражайшая моя родственница, никто не собирается покушаться на ваше религиозное благочестие, – поторопился Можер успокоить старушку. – Отправляйте себе спокойно ваши службы, выполняйте обряды, молитесь хоть богу, хоть дьяволу – по мне так все едино, – но не пытайтесь вашими богомольными штучками воздействовать на мой разум! Я давно уже уяснил, что к чему, и вы только что слышали об этом.
Настоятельница пытливо вгляделась в лицо Можера, пытаясь понять, не шутит ли он. Но не увидела ничего, кроме легкой пренебрежительной усмешки и, чувствуя, что все ее красноречие ни к чему не приведет, сокрушенно покачала головой.
– Ах, Можер, – только и простонала она, – ты теперь уже не спасешься. Ты безбожник.
– Никогда не считал это ни пороком, ни недостатком, – ответил нормандец.
– Но скажи, – продолжала аббатиса, не отводя от его лица изучающего взгляда, – кто научил тебя всему этому? Я помню, ты никогда не был прилежным учеником и добрым христианином. Часто вступал в пререкания с местным священником и любил отпускать шутки, которые выводили его из себя. Но раньше ты лишь посмеивался, а сейчас одержим бунтарским духом! Кто мог внушить тебе мысли о никчемности религии, ее предназначении, ее сущности и месте в жизни? Ведь ты рассуждаешь не как гностик