Том указал на монитор:
– У вас есть запись.
– Нет никакой записи.
– Почему?
– Речь не том, чтобы привлечь к расследованию власти. Речь о вас. Только левит способен завершить эту миссию. Я расскажу то, что мне известно, только левиту. Я обещал Марку, что выполню свой долг, и не нарушу своей клятвы.
– Откройте мне свою тайну, и я сам обращусь к властям.
– Если то, что сказала та женщина, правда, и вы потеряли доброе имя, то кто вам поверит? У вас нет никаких доказательств.
Старый раввин был прав. Если эта дама и Саймон заодно, то они ничего не признают. У Сагана не было источника, не было информации, не было никаких фактов. Ничего. В точности как восемь лет назад.
Захария и его спутница тем временем покидали кладбище.
Том понял, что у него остался только один шанс.
И будь оно все проклято!
Он бросился к двери.
* * *
Элли закончила молитву.
Ее сопровождала пожилая женщина, к которой ее подвел раввин. Очевидно, Берлингер решил поговорить с ее отцом наедине, и девушка понимала, что если она хочет хоть что-то узнать, то не должна сейчас вмешиваться. Ей уже удалось взглянуть на полное послание деда, однако она слишком резко атаковала отца в присутствии Берлингера.
Возможно, так поступать не стоило.
А еще была Ямайка…
Получалось, что это место имеет огромное значение.
Зачем еще дед оставил дорожную карту пятидесятилетней давности?
Староновая синагога должна была вот-вот открыться, и в вестибюле появились служащие. Элли стояла в главном зале, но ее тянуло к сиденьям возле восточной стены, справа от дарохранительницы. Спинка у одного из них была выше, чем у остальных, и ее украшала звезда Давида.
– Это место главного раввина, – сказала пожилая женщина.
Однако вокруг него была протянута цепь, и никто не мог сесть на это место.
– Много лет назад там сидел раввин Лёв, – рассказала местная жительница. – Туда не допускается никто другой. Он пользовался огромным уважением, и мы чтим его, сохраняя это место.
– Сколько же лет с тех пор прошло? – спросила Беккет.
– Более четырех столетий.
– И больше никто на нем не сидел?
– Только во время войны. Нацисты узнали о нашем обычае. Поэтому все садились на это место. Так они нас оскорбляли. До того, как начали убивать.
Элли не знала, что сказать.
– Мои родители погибли во время войны, – продолжала ее собеседница. – Их застрелили немцы неподалеку отсюда.
Возможно, Берлингер послал с ней эту женщину, чтобы дать какой-то знак? Элли не нравилось, что ее просто прогнали прочь и обращаются с ней, как с ребенком.
– Сожалею о вашей потере, – сказала она. – Я возвращаюсь в церемониальный зал.