— Ты замерзла. Дрожишь вся! Какого хрена!
— Да. Здесь холодно, — согласилась она. Как еще зубами стучать не стала. Не удивительно конечно. На улице дубак, а она в тонких колготках. Кир потянул ее за руку.
— Ты нормальный?! Я просила не трогать меня! Уйди!
— Только с тобой. — приторно сладким голосом пояснил он.
— Я не могу идти. У меня спина болит. Не жди меня. Вон сумочку мне подай, пожалуйста и иди.
— Где болит? — прошелся ладонью по ее спине, будто мог что-то понять или нащупать. — Он все-таки тебя ударил?
Она не стала ничего объяснять.
— Кирилл, — обратилась уже спокойно. — Ты не жди меня, не мерзни.
— Я смотрю, ты сегодня совсем не в себе. Глупость за глупостью морозишь.
Повернулся так, чтобы было удобнее ее поднять.
— Я отнесу тебя. Скажи только, где именно болит? Где? Не молчи, говори! — спросил, тревожно. — Ну, же, говори! — поторапливал ее, теряя терпение.
— Поясница.
Лавров кивнул.
— Я аккуратно. Не бойся, слышишь? — будто с ребенком разговаривал. — Только не дергайся. Я осторожно. — Шептал успокаивающим тоном. Уговаривал.
Он присел так, чтобы ей удобно было обхватить его за шею.
— Давай, Ягодка, цепляйся. — Она положила руки ему на плечи. Кирилл ужаснулся. Ее руки напомнили ему плети, такие же безжизненные, не было в них силы… Словно марионетка, которой перестали управлять. Он приподнял ее так, чтобы Ксюша могла оставаться в неподвижном состоянии. Уцепился крепко за бедра. Если схватить выше, за талию, или ниже под ягодицами, то можно навредить. Она потеряет равновесие и стопроцентно покачнется.
— Так, осталось самое сложное, — Лавров аккуратно поставил Ксюшу возле машины. — Надо как-то забраться во внутрь.
Он открыл дверцу. Осторожно развернул ее спиной к машине. — Приседай с прямой спиной. Я придержу за плечи. — Он усадил ее аккуратно, бережно, а ей почему-то стало стыдно. Не хотелось, чтобы Кир испытывал к ней жалость. Ей этих сочувственных взглядов на всю жизнь хватило. Она прикрыла глаза, мечтая повалиться сквозь землю.
— И часто у тебя такое случается? — услышала беспокойство в его голосе. Не было там любопытства. И это хорошо. Иначе, она бы точно не выдержала. Ну, или выдержала, но разочаровалась, в очередной раз, а этого не хотелось. Не хотелось разочароваться в Лаврове. Она и тогда уехала, чтобы все осталось правильно. Красиво. Чтобы не было той грязи и лицемерия. Жалости и лицемерия ей хватило сполна. На всю жизнь хватит. Каждый считал тогда своим долгом прийти и «утешить бедную девочку». Так мерзко, унизительно было наблюдать это фальшивое беспокойство, до сих пор противно вспоминать.