– Когда я снова увижу тебя?
– Откуда мне знать?
– Приходи завтра ко мне в studiolo[17]. Там никого не будет.
Он крепко взял ее за запястье и зашептал на ухо, рассказывая, как пройти в назначенное место.
– Вот ключ. – Она потянулась за ним, и Малипьеро заметил желтый кружок, пришитый к ее локтю. От неожиданности у него перехватило дыхание, но она уже опустила ключ в карман накидки и зашагала прочь, не глядя на него.
Разумеется, она и не подумала прийти на следующий день, когда Николо Малипьеро, дрожа всем телом, лежал, укрывшись шкурами горностая и медведя, которые купил, чтобы на них заниматься с ней любовью. Он лежал в одиночестве, терзаясь липким холодным страхом, что больше никогда не увидит ее вновь, и его сжатые в кулаки руки походили на бутоны умерших роз.
Не пришла она и на другой день, когда полуночная буря наконец-то разогнала туман и Венеция заблистала всеми оттенками порока в ярких лучах солнца. А он ждал. Неверной рукой он налил вино в бокал и стал ждать, пока не исчезнут крохотные пузырьки у его края, сказав себе, что она непременно появится, как только рубиновая жидкость станет совершенно спокойной и неподвижной. Заканчивался второй день, а он так и не выходил из своей студии, боясь, что она появится именно в этот момент и он потеряет ее навсегда. В комнате поселился металлический запах страха и затхлый привкус безнадежного желания. Он отправил посыльного к жене: «Мне нездоровится. Не хочу заразить детей: не приходи ко мне».
На рассвете третьего дня Сосия ногой распахнула незапертую дверь и застыла в дверном проеме, на фоне которого черным силуэтом прорисовались ее талия и бедра под обручем юбки из китового уса. На пальце у нее покачивался ключ.
Она сказала:
– Значит, у тебя все-таки есть красное вино, господин аристократ? Это – как раз то, что я люблю.
Он был совершенно голым, лежа под шкурками горностая. При этих ее словах он неуклюже вскочил, едва не сойдя с ума от радости; мех оставил на его спине розовые полосы, словно он и сам был флагеллантом. Потянувшись за кувшином, он опрокинул его на пол и повернулся к ней, устыдившись до глубины души. Он болезненно сознавал, что вино рубиновыми каплями стекает по его ногам, что на кончике носа повисла унизительная слеза, а внизу живота разворачивается стыдная эрекция.
Сосия на мгновение вспомнила элегантного Доменико Цорци, чьи тонкие губы поражали своей подвижностью, а кожа на лице была бугристой, как огурец. Он, без сомнения, ждал ее, как они и договаривались, в роскошном полумраке своего palazzo. Сегодня он, как и обещал, наверняка припас для нее новую книгу. Что ж, ему придется подождать. Он может даже настолько увлечься своей книгой, как истинный грамотей, что забудет о ней на час-другой. Думать же о Фелисе Феличиано она себе запретила. О своем супруге Рабино она не вспомнила вовсе.