– Ты говоришь «мы». Ты действительно настолько замешан в этом деле, Бруно?
– Да. Я стал его частью. И, что бы кто ни говорил, я по-прежнему уверен, что мы должны опубликовать поэмы Катулла и его друзей.
– Катулла?
– Это римский поэт; он пишет о любви и… и физическом влечении.
– Я могу прочесть его? Бруно, принеси мне его стихи, пожалуйста.
Он резко отмахнулся от нее.
– Этому не бывать! Для монахини это совершенно неподходящее чтиво!
Джентилия с любопытством взглянула на него.
– Ты, кажется, не столько испуган, сколько рассержен, Бруно? Быть может, тебе стоит наложить проклятие на того священника.
– О чем ты говоришь, Джентилия?
– Пойди к ведьме, и пусть она наложит на него чары.
– Ты нездорова? Быть может, позвать кого-нибудь, сестру например?
– Разъедающее заклятие, чтобы оно пожрало его изнутри.
– Джентилия!
– И, раз уж мы об этом заговорили, пусть оно пожрет и ту, что ест живьем тебя.
Бруно попятился, не сводя глаз с сестры. А та принялась с силой втыкать иголку в свое кружево, приговаривая:
– Пожрет! Пожрет! Пожрет! – Ткань быстро пропиталась кровью, и Джентилия отшвырнула ее от себя и протянула Бруно окровавленный палец, как делала всегда, когда они еще были детьми.
– Забери у меня боль, – высоким детским голоском приказала она.
Светловолосая тощая монахиня с острыми чертами лица подбежала к ним и обняла Джентилию за плечи.
– Она слишком много работала в последнее время, – сказала она Бруно и поспешно увела его сестру прочь.
…Что же, что ж я натворила! Как ужасно ныне казнюсь!
Теперь мы крепко держимся друг за друга не только из любви, но и от страха. Этот священник из Мурано распял бы моего мужа, если бы мог. Пошли слухи, что он нанял разбойников, дабы те запугали печатников и книготорговцев. Но пока что эти угрозы остаются невидимыми, и нам не с чем идти к стражникам жаловаться. Мы знаем, что не можем ничего сделать.
Мои искусные маленькие слухи, призванные причинить вред одному лишь Жансону, удвоили и утроили силу своего яда. Я не понимаю, как это вышло. Теперь ходят упорные разговоры о том, что краска в книгах вызывает язвы на коже. Разумеется, в доказательство предъявить нечего, но страх ширится и даже становится сильнее именно из‑за отсутствия надежных свидетельств, потому что воображаемая язва куда опаснее настоящей опухоли.
Теперь случаются целые дни, в течение которых моему мужу не удается продать ни единой книги, тогда как раньше он обходил книготорговцев и те хвастались ему, как сбыли с рук дюжину или даже две его печатных изданий. В такие дни он приходил домой, переполненный гордостью.