в их собственном жилище излечит ее детские страхи перед палаццо, да и, как он надеялся, перед всеми остальными местами.
Не исключено, что он искал утешения в столь экстравагантном поступке. Сейчас, когда дела его шли весьма плачевно, это был жест отчаянной и безнадежной веры – вложить деньги в покупку какой-либо вещи исключительно ради ее красоты.
А деньги у него были при себе. Сегодня днем он обошел местных cartolai. Ни один из них не продал ни единого экземпляра Катулла в тот день. Но ни один из них не получил удовольствия от унижения Венделина фон Шпейера, и многие поспешили уплатить ему старые долги, так что рукав ему оттягивала приличная сумма серебром. И не имело никакого значения, что эти деньги можно было потратить на куда более насущные нужды. Он с обожанием взирал на серо-зеленое бюро, поглаживая кончиками пальцев края монет, покоившиеся внутри рукава.
Он насчитал в нем сорок семь выдвижных ящичков, на каждом из которых были нарисованы премиленькие и крайне неприличные сценки из деревенской жизни. Венделин подошел ближе, с удовольствием рассматривая влюбленные пары, которые сплелись в жарких объятиях в лесах и рощах. Три года назад он бы немедленно отвернулся, залившись краской. Сейчас же он с жадностью рассматривал бюро, отметив четыре плетеные ножки спереди, четыре прямые – сзади и темные трещины возраста, кое-где избороздившие его гладкую поверхность. В мареве жаркого дня оно, казалось, дрожало и расплывалось перед ним и даже сделало крошечный шажок ему навстречу.
Он выдвинул один из ящичков и обнаружил внутри полое воробьиное яйцо, покрытое пятнышками веснушек, словно бедное детское личико. В соседнем ящичке лежало большое черное яйцо, внутри которого по-прежнему оставался белок, если судить по весу и отвратительному запаху. В третьем перекатывалось красное яичко, пустое и невесомое, как мыльный пузырь. В четвертом отделении обнаружилось крошечное куриное яйцо.
«Должно быть, бюро принадлежало какому-нибудь любителю пернатых или коллекционеру яиц, – подумал Венделин, – кому-нибудь вроде молодого Бруно». При мысли о Бруно, к которому он относился с отеческой любовью, бюро показалось ему еще милее.
В голове у него забрезжила идея о том, какое замечательное применение он ему найдет. И какое удовольствие он получит, претворив этот план в жизнь!
– Сколько? – поинтересовался он у торговца, наклоняясь к нему поближе, поскольку в эту минуту между ними свистнул порыв ледяного ветра, всколыхнув душный воздух. Тот назвал сумму, настолько же нелепую, насколько и ожидаемую Венделином.