Венецианский бархат (Ловрик) - страница 225

– Обречен? Рабино Симеон обращался с нею с исключительной добротой. Ее взял к себе уважаемый доктор, который оказал ей честь, женившись на ней, терпел ее извращения и измены, даже те, что она вытворяет с тобой. Ей нет оправдания. Теперь, когда ты рассказал мне обо всем, я могу дать тебе только один ответ. Раньше в моем сердце было место для того, чтобы простить ее ради тебя, потому что я люблю тебя. Но теперь в нем не осталось ни одного потаенного уголка, который не был бы запачкан ее преступлениями. Теперь оно саднит, как заноза в пальце.

– У меня болит душа и все тело, но без нее мне еще хуже.

– Что ж, Бруно, разве тебе от этого легче? Подумай о миллионах мужчин, не знавших ее, но живущих долго и счастливо. Подумай о сотнях мужчин, которые имели ее точно такими же способами, что и ты. – Джентилия с удовлетворением отметила, что при этих ее словах Бруно побледнел и вздрогнул. – И которые теперь живут без нее, став от этого лишь здоровее и счастливее. Подумай о том, что ты можешь стать одним из них.

– Мысль о том, чтобы расстаться с нею, мне невыносима.

– Бруно, ты похож на ходячего мертвеца.

Это была правда. Он напоминал ей людей, которых она видела лежащими на соломенных тюфяках в мертвецкой в ожидании захоронения. Обязанности Джентилии в монастыре теперь включали в себя еще и облачение покойников. Она вспомнила трупы, которые закутывала в саваны. Полное унижения лицо Бруно, его онемевшие губы напомнили ей о тех, кто уже покинул этот мир. Она недовольно скривилась, наморщив нос.

– И пахнешь ты странно, словно старое вино, прокисшее в бочке.

– Я слишком много пью, это правда. Я пытаюсь обрести забвение, в которое погружаюсь с нею.

– Ты хочешь умереть, Бруно? Она подталкивает тебя именно к этому.

– Если я не смогу заполучить ее, то да. А теперь мне пора идти. Она может ждать меня у дверей моей комнаты, а долго ждать она не будет! – Он едва слышно застонал. – Как я смогу взглянуть ей в лицо, когда знаю, что она сделала с Мадонной?

– Возвращайся и поговори со мной снова, Бруно. Быть может, выпустив слова на волю, ты сможешь очиститься изнутри. Со мной ты можешь совершенно спокойно говорить о таких вещах, как ни с кем другим. Ее репутация далеко не безупречна, и твоя тоже пострадает, если о вашей связи станет известно.

– Ты – добрая.

Но, едва слова эти сорвались с его губ, как Бруно ощутил смятение и беспокойство. Каким-то шестым чувством он понимал – и стыдился своего понимания, – что Джентилия вовсе не добрая; обстоятельства всего лишь вынуждают ее быть таковой. Будь она свободна, как Сосия, кем бы она стала? А ее любопытство вообще повергало его в ужас. Она задавала слишком много вопросов; не терзаясь угрызениями совести, она самым беспардонным образом рылась в его воспоминаниях. Она требовала от него подробностей, рассказывая о которых он заливался краской стыда. И ее последующие слова лишь укрепили его опасения, когда, взяв его за руку, она настойчиво заговорила: