– А кем еще я могу быть, Бруно? Ты заставляешь меня чувствовать себя ущербной оттого, что я не могу стать… объектом любви, как эта Сосия в твоей жизни. Если бы я могла, – едва слышно прошептала она, – тогда она тебе не понадобилась бы.
Бруно вырвал у нее руку и попятился. Джентилия не сводила с него глаз. Он слышал ее дыхание, глубокое и частое, и понял, что она не владеет собой. На лице у нее появилось отсутствующее выражение, как иногда случалось в детстве, когда она требовала от него соблюдения диких правил для игр, которые сама же и придумывала. Она смотрела на него так, словно пребывала в трансе, и он испугался того, что еще она может сказать. Поцеловав ее в щеку, он поднял руку в прощальном жесте, но она остановила его, загородив ему дорогу.
– Неужели ты не понимаешь, – прошипела Джентилия, – что я ревную ее к той близости, что она делит с тобой?
– Мне неприятно это слышать, Джентилия. Что я тебе сделал? Быть может, после моих признаний тебе стало дурно? Быть может, позвать к тебе сестру Нанни?
– Это не ты, это Сосия.
Бруно застонал.
– Нет, я этого не вынесу. Прекрати. Причем не только говорить такие вещи, но и думать о них.
Он резко развернулся и вышел из комнаты, оставив Джентилию с застывшим лицом и далее предаваться размышлениям.
Всякий раз, покидая остров, он клятвенно обещал себе, что никогда более не вернется сюда за чем-либо бóльшим, кроме обычного семейного визита, раз в месяц, дабы вежливо обменяться с сестрой мелкими новостями. Но по прошествии нескольких дней Джентилия неизменно посылала за ним под каким-нибудь надуманным предлогом, и он откликался на ее зов, угрюмый и мрачный. Бруно не осмеливался не прийти: он беспокоился о ней.
Кроме того, Бруно вынужден был признаться самому себе, что мотивы его далеко не так чисты и прозрачны; несмотря на то разрушительное действие, которое его рассказ произвел на Джентилию, он испытал огромное облегчение, поговорив с нею о Сосии. Он инстинктивно бросился к ней сразу же после того, как увидел, что Сосия уничтожила картину. С Джентилией ему не было нужды изображать вежливость. В ее присутствии он мог дать полную волю своим чувствам.
С каждым разом их беседы становились все более жестокими. Джентилия грубо бередила его душевные раны, от которых по всему его телу разбегались острые лучики боли. Во время очередного посещения она поверяла ему свои кошмары, которые преследовали ее по ночам, порожденные ее больным воображением.
Пожалуй, не одна только Джентилия слегка повредилась рассудком. Ее сумасшествие оказалось заразным, и Бруно тоже начали преследовать галлюцинации. Он видел Сосию там, где ее никак не могло быть. Однажды на пароме он готов был поклясться, что видел, как она выглядывает из окна палаццо, принадлежащего семейству Малипьеро. Он сказал себе, что это – всего лишь мираж, видение, порожденное горячим воздухом, повисшим над каналом. В другой раз, когда он доставил книгу Доменико Цорци, ему вдруг показалось, что она присутствует в кабинете вельможи, причем настолько реально, что ему понадобилась вся его сила воли, чтобы не отдернуть занавески и не посмотреть, не прячется ли она за ними.