Всем известно, что Клодия пишет небольшие пьески, заявил Цицерон, остроумные коротенькие послеобеденные памфлеты, добавил он с глупой улыбкой, словно восхищаясь ими. Голос его был слаще меда и мягче вифинийского шелка. Но все римляне знали, что когда Цицерон начинает восхвалять своего врага, тому – или той – следует удвоить осторожность. И удар не заставил себя долго ждать.
Речь Цицерона лилась гладко, словно свежие сливки: как могла Клодия, автор (улыбка, подмигивание) неких заметок, которые пользуются популярностью в кругах, известных своей привязанностью к приватным развлечениям, придумать столь невероятный сценарий, если только тот не стал плодом разлития желчи у пожилой женщины, отвергнутой молодым любовником? Целия, разумеется, следовало извинить за дурной вкус, если он уложил ее в постель. Но, учитывая времена и его молодость, это вполне понятно и даже объяснимо – в конце концов, для чего-то же нужны подобные женщины?
«А действительно, для чего еще нужны подобные женщины?» – спросил я себя. Цицерон буквально околдовал меня, как и всех остальных, и я потерял всякую способность рассуждать здраво. Я ждал, что еще подскажет мне Цицерон.
Мне не пришлось ждать долго.
Цицерон выставил Клодию на всеобщее обозрение как женщину благородного происхождения с повадками проститутки; причем не просто шлюхи, а шлюхи злонамеренной и порочной, могущественной женщины, сбившейся с пути истинного, из моралите[182] и моноспектакля[183] которой общество может извлечь серьезный урок.
Он веселился от души! Он обратился к позорным инцидентам в прошлом Клодии, называя ее ненавистным прозвищем Квадрантария[184], которое приклеилось к ней после того, как один молодой человек в шутку прислал ей в кувшине сорок медных монет, символизирующих ее цену. Клодия отправила к нему двух своих подручных, чтобы те надругались над ним. Тем не менее еще один рассерженный юноша отважился прислать ей в дар парфюмерный кувшинчик, доверху наполненный его собственными экскрементами. Цицерон, всего лишь описав эти подарки, ясно дал понять, что они вполне соответствовали содержимому души Клодии.
Он громоздил одну инсинуацию на другую, смакуя историю с Секстом Клелием[185], которому благодаря влиянию Клодии удалось избежать наказания в очередном уголовном делопроизводстве. Говоря о Клелии, Цицерон постоянно упоминал его грязные рот и язык, которые, по словам защитника, неизменно занимались тем, что доставляли удовольствие Клодии. В свою обвинительную речь Цицерон ухитрился вставить все латинские глаголы, имеющие значение «лизать» –