Получается, именно в этом и заключалась его сила: в том, что он всей душой и сердцем хотел, чтобы я осталась жива. Совсем не так, как мой муж, который совсем этого не хотел, а просто притворялся, да и то иногда. И совсем не так, как кот, который оставался в моей комнате только для того, чтобы посмотреть, что кладут мне на поднос, поскольку знал: в конце концов все это достанется ему.
Нет, еврей приходил спасти меня, потому что хотел этого, и его желание, получается, оказалось достаточно сильным, ведь я до сих пор здесь, несмотря на дамасскую чуму.
Я смотрю, как волны пенятся вокруг деревянных свай, и согласно киваю в такт, словно полоумная жена. Я старательно привязываю свои заботы и тревоги к волнам, и они ровной холмистой чередой убегают к горизонту. Но, поворачиваясь, чтобы уйти, я знаю, что они останутся со мной, как верные псы, жмущиеся к моим ногам в ожидании, что я отведу их домой.
– Солнце вам полезно, – говорит еврей, когда узнает, что я провожу долгие часы на берегу. – Но будьте осторожны. Не сожгите влагу со своей кожи. Нынешняя осень выдалась необычайно жаркой. Я не помню такой погоды.
Он не знает, что как раз этого я и хочу. Если чума болезни не сумела убить меня, то я выбираю чуму солнца, чтобы она опустошила меня, чтобы я превратилась в соломенное чучело.
Моя подруга Катерина ди Колонья призналась мне по секрету, что недавно вызывала еврея к Фелису Феличиано, который подцепил какую-то заразу от одной из своих шлюх. Вот какую цену приходится платить за продажную любовь! Он заболел как раз в то время, когда жил в «Стурионе», причем не помнил, ни кто он такой, ни где находится, – настолько сильной была лихорадка.
Никогда не пойму, как может Катерина прикасаться к нему. С ее-то внешностью она может увлечь кого угодно, хоть самого благородного Доменико Цорци, а она забавляется с Фелисом. Но, когда я говорю ей об этом, она широко распахивает глаза и отвечает:
– Люссиета, большинство из нас выбрасывают свое время в… в сточную канаву. Неужели ты никогда не делала ничего, что считала бы недостойным себя? Но при этом не могла удержаться.
Я вспоминаю о том, как прячу восковую женщину, как убила бедного печатника Сиккула, как бросила своего мужа во время путешествия через Альпы, и понуро опускаю голову, будучи не в силах встретиться со взглядом ее прекрасных глаз.
Интересно, что еврей подумал о Фелисе? Разумеется, я не могу прямо спросить его об этом! Но мне трудно представить их вместе. Из того, что рассказывала мне Катерина, я понимаю: Фелис не вспомнит ничего из того, что с ним случилось, когда выздоровеет, и вновь примется за старое, флиртуя с самим собой и всеми остальными, словно куртизанка, которая еще получает удовольствие от своей работы. Если бы он знал о том, что еврей навещал его в тот момент, когда он был при смерти, это наверняка сбило бы с него спесь!