Постарался он не думать и о монахине, напоминавшей поросенка, которая сидела прямо под ним. Правда, говорить ему пришлось быстрее обыкновенного, чтобы заглушить ее назойливый шепот.
…а обратили ли вы внимание на то, что это дьявольское изобретение, книгопечатание, совпало с разрушением Венецианской империи? Когда именно этот Гутенберг начал свое богопротивное дело? Мне не нужно напоминать вам, что это случилось в 1453 году – том самом, когда мы уступили Константинополь туркам! А когда эти варвары фон Шпейеры начали печатать книги в Венеции? В 1470 году! Том самом, когда мы потеряли Негропонт![199] А теперь язычники вторгаются в наши храмы… Так называемый архитектор Кодусси возводит крестильню на Сан-Микеле, напоминающую богопротивный гарем язычников… Даже наш собственный художник Джованни Беллини унизился до отвратительных аллегорий, используя чужеземных женщин в качестве моделей, оскверняя свою студию продолжительными визитами своих друзей, которые, естественно, являются печатниками.
Джентилия, сидевшая в первом ряду, повторяла про себя каждое слово через мгновение после того, как он произносил его. Зубы ее лязгали от холода.
Позади нее сидела женщина исключительной красоты, чьи светлые волосы отражали холодное сияние дневного света, превращая его в ослепительное пламя. Катерина ди Колонья, не моргая, холодно взирала на фра Филиппо. Рядом с нею замер высокий симпатичный мужчина, тоже блондин. Фра Филиппо даже слегка возгордился тем, что его проповедь слушают столь прелестные венецианцы. Но в голубых глазах женщины, устремленных на него, читалась нескрываемая враждебность.
«Какую бесстыдную ложь вы изрекаете, – говорил ее взгляд, ясный, как солнечный свет. – Почему бы вам не перестать?»
Он вдруг запнулся и сбился с мысли, зачарованный полными презрения лазурными глазами очаровательной блондинки, и невнятно закончил проповедь без обычной эффектной концовки.
Подняв глаза от текста, он вдруг с кошмарной ясностью обнаружил, что монахиня-поросенок уставилась на ослепительно прекрасную Катерину так, словно узрела комету, а на ее симпатичного спутника смотрит с безошибочно узнаваемым вожделением во взоре.
Вместо того чтобы принять обычные поздравления на ступенях церкви, фра Филиппо поспешил обратно в свою келью, где еще долго сидел за столом, отдуваясь и не чувствуя в себе сил взяться за перо.
* * *
– Ианно! – крикнул фра Филиппо. – Где ты?
Ианно явился на зов, размахивая большой костью.
– Я читал об английском святом по имени Алфегий. Даны[200] забили его до смерти. Они сделали это бычьими костями. Или камнями… как святой Иероним. Он сам забил себя камнем. Подходящего булыжника мне найти не удалось, в этом городе встречается лишь жалкая мелкая галька, а она недостаточно остра даже для Аттиса, так что я вспомнил о бычьих костях, и мясник на Санта-Мария-дель-Гильо дал мне одну…