Но Джентилия могла двигаться с удивительной быстротой. Фра Филиппо с изумлением обнаружил, что ноги отказываются нести его вперед, хотя он проворно перебирал ими. Пухлая маленькая монахиня решительно наступила на край сутаны, пригвоздив его к месту.
– У меня для вас прекрасные известия, отец, – провозгласила она, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не ухмыльнуться. – Я уничтожила шлюху печатников. Уничтожила ее. Отправила ее в ад. И позаботилась о том, чтобы ее сожгли там.
– О чем ты говоришь, дитя мое?
– О еврейке. Я дала ей очищение, как вы и призывали.
Фра Филиппо нервно улыбнулся.
– Я никогда не обращался к слугам Божьим с просьбой совершить настолько дурной поступок – причинить зло ближнему своему. Это был бы страшный грех.
– Нет, просили, – заявила Джентилия. – Но, как бы там ни было, я хочу, чтобы вы знали об этом.
– Когда ты говоришь «очищение», ты имеешь в виду, что она действительно умерла?
– Вскоре она покинет нашу земную юдоль.
– По твоему наущению?
– Да.
– И только твоему?
– Разве что вы сами всегда…
– Да-да, теперь понимаю. – Фра Филиппо хитро взглянул на нее. – Кто-нибудь еще знает об этом, моя дорогая?
– Очень скоро об этом будет знать вся Венеция.
– Но пока еще не знает?
– Нет еще.
– В таком случае ступай с миром в свой монастырь, дитя мое, и ожидай моих дальнейших указаний.
Монахиня не пошевелилась. Он понял, что она чего-то ждет от него.
– Ах да, ты совершила доброе дело, дитя мое. Ты хорошая девочка. Исключительно хорошая. Господь вознаградит тебя.
Джентилия невозмутимо кивнула и заковыляла прочь.
А фра Филиппо поспешил обратно в свою келью и придвинул к себе чистый лист бумаги. Через несколько минут письмо было готово, и он призвал к себе нового помощника, бесцветного молоденького мальчишку.
– Отвези вот эту записку матери настоятельнице на Сант-Анджело. Кроме нее, не показывай ее никому. Возьми нашу лодку и двух сильных гребцов. Во что бы то ни стало ты должен опередить паром из Сан-Марко.
* * *
Предполагается, что стекло из Мурано должно задрожать, если влить в него яд.
Рабино перелил смертельно опасный зеленый травяной tisane из тиглей в бокал и тупо уставился на него, ожидая, что край его задрожит или ножка закачается хотя бы немного. Обычно он не верил в досужее лукавство венецианских поговорок, но сейчас ему хотелось, чтобы в кои-то веки колоритная пословица оказалась правдивой.
Но ничего не случилось. Зеленая жидкость оставалась в бокале совершенно неподвижной, словно изумруд.
Он налил ее, не думая ни о чем.
И вот теперь он должен решить, для кого предназначен яд – для него, для Сосии или для них обоих. Пожалуй, он уже принял решение: кого-то следует принести в жертву совершенному им омерзительному открытию. Отныне им с Сосией уже нельзя жить так, как они жили до сих пор. В каком-то смысле он испытывал облегчение: пришло время сбросить душившую его маску лжи и взглянуть правде в глаза. Если не считать того, что правда оказалась куда хуже, чем он ожидал.