Что представляет собой лагуна, если не сырую могилу для наших надежд?
Почему я должен зря тратить свое время на венецианцев? Их совершенно не волнует, что находится внутри книг. Они покупают их только ради красивых обложек. В последнее время, к стыду своему, я даже экспериментировал с ароматическими красками, чтобы понять, не помогут ли они вновь возбудить пресытившихся венецианцев. Я наряжаю свои книги, словно павлинов или шлюх.
Теперь я понимаю, что здешний fondaco – это всего лишь большая птичья клетка для немцев. Мы квохчем и несем золотые яйца, которые скатываются по лестницам в подставленные жадные руки венецианцев.
Говорят, что наши письма вскрываются и прочитываются, и если это действительно так, то из‑за этого письма меня наверняка ждут куда худшие неприятности, чем раньше. Но, оказывается, меня это больше не беспокоит.
Вы спрашиваете о моей супруге. Не знаю, что и ответить Вам. Прошу Вас, не задавайте мне больше таких вопросов. Просто молитесь за нее.
Венделин расправил скомканные страницы и сунул их в рукав. Как всегда, мысли его вновь устремились к жене, к шороху ее волос, когда она распускала их на ночь, к темным зрачкам ее карих глаз, устремленных на него, когда она, лежа в кровати, ждала его. Разумеется, эти дни остались в прошлом: теперь он знал, что она не хочет видеть его в своей постели. Она слишком ослабела после болезни и нуждалась в спокойном сне, который не нарушался бы неловкими движениями его крупного тела. А в последние дни она вообще стала страшиться того, что одним толчком он может разорвать ее худенькие бедра напополам.
Он покачал головой, стараясь прогнать от себя эти мысли. Их место тут же занял образ Бруно Угуччионе, который так любил эту Сосию. Бедный Бруно, он превратился в еще одного призрака, который тревожил его покой, помимо жены. Эти двое, супруга Венделина и его любимый работник, стали настолько эфемерными, что вполне могли уместиться в совершенно новой, третьей личности.
Он принялся размышлять о том, как их фигурки, самые чудесные из всех, какие он только знал, – пухленькие, с полагающимися выпуклостями и изгибами, облаченные светящейся кожей, – обрели почти призрачную худобу, и потерянная плоть унесла с собой их счастье. Оба казались щедро наделенными всем, что только могло обещать тело, а сейчас они походили на изголодавшихся нищих.
Хуже того, его жена, кажется, думает, что… Она думает, что стала ему неприятной. Как такое могло прийти ей в голову?
* * *
К Сосии пожаловал безногий нищий с пустыми штанинами. Он приполз на коленях, проделав весь путь от Занниполо, чтобы взглянуть на проститутку из Далмации, которая вот-вот должна была получить по заслугам. Он не мог забраться достаточно высоко, чтобы заглянуть в ее камеру, поэтому ему пришлось довольствоваться литанией самых черных ругательств на их общем языке, пока он не выбился из сил, бормоча отдельные слова под ее окном, словно молитву.