Скандинавы знают, как задавать пиры. Было много еды, вволю эля и развлечений. Там были жонглеры и люди на ходулях, музыканты, акробаты и сумасшедшие, заставлявшие гостей за столами разражаться смехом.
– Мы не должны смеяться над безумцами, – сказала мне Этельфлэд.
Она едва прикоснулась к еде, только слегка поклевала из миски с вареными моллюсками.
– С ними хорошо обращаются, – ответил я. – И у них наверняка есть неплохой кров и еда.
Я наблюдал за тем, как голый сумасшедший судорожно искал свой пах. Он все время оглядывал хохочущих гостей, не в силах понять, откуда раздаются звуки. Женщина со спутанными волосами, подстрекаемая хриплыми криками, снимала свои одежды одну за другой, не сознавая, почему она это делает.
Этельфлэд уставилась на стол.
– Есть монастыри, где присматривают за безумными, – сказала она.
– Только не в тех местах, где правят датчане, – ответил я.
Некоторое время Этельфлэд молчала.
Два карлика потащили полностью раздевшуюся женщину к голому мужчине, и зрители рухнули от смеха.
Этельфлэд на мгновение подняла глаза, содрогнулась и снова опустила взгляд.
– Ты говорил с Эриком? – спросила она.
Мы могли без опаски разговаривать по-английски, потому что никто не мог нас подслушать. И даже если бы нас услышали, бо́льшая часть сказанного нами осталась бы непонятной.
– Как ты и хотела, – заметил я, поняв, что именно поэтому Этельфлэд постаралась увести отца Виллибальда в дом. – Ты как следует исповедалась?
– А тебе какое дело?
– Никакого, – ответил я и засмеялся.
Этельфлэд посмотрела на меня с очень смущенной улыбкой и покраснела.
– Итак, ты нам поможешь?
– Помогу сделать что?
Она нахмурилась.
– Эрик тебе не сказал?
– Он сказал, что ты желаешь моей помощи, но какой именно?
– Помоги нам отсюда уехать.
– А что сделает твой отец, если я тебе помогу? – спросил я – и не получил ответа. – Я думал, ты ненавидишь датчан.
– Эрик норвежец, – ответила Этельфлэд.
– Датчане, норвежцы, норманны, викинги, язычники – они все враги твоего отца.
Этельфлэд посмотрела на открытое пространство рядом с очагом, где два голых безумца теперь боролись, вместо того чтобы заниматься любовью, как, без сомнения, предвкушала аудитория. Мужчина был больше, но тупее, и женщина под громогласные ободряющие крики била его по голове пучком подобранного с пола тростника.
– Почему они позволяют им это делать? – спросила Этельфлэд.
– Потому что их это развлекает, – ответил я, – и потому что у них нет своры одетых в черное клириков, которые рассказывали бы им, что правильно, а что неправильно. И за это, моя госпожа, я их и люблю.