Она снова опустила глаза.
– Я не хотела влюбляться в Эрика, – тихо проговорила Этельфлэд.
– Но влюбилась.
В глазах ее стояли слезы.
– Я ничего не могла с собой поделать. Я молилась, чтобы этого не произошло, но чем больше молилась, тем больше о нем думала.
– И вот ты его любишь.
– Да.
– Он хороший человек, – заверил я.
– Ты так думаешь? – жадно спросила она.
– И я вправду так думаю.
– И он собирается стать христианином, – воодушевленно продолжала Этельфлэд. – Он мне это пообещал. Он хочет стать христианином. Правда!
Это меня не удивило. Эрик давно показывал, как его зачаровывает христианство, и я сомневался, что Этельфлэд пришлось долго его уговаривать.
– А как же Этельред? – спросил я.
– Я его ненавижу!
Этельфлэд прошипела это так яростно, что Зигфрид повернулся и уставился на нее. Он пожал плечами, не понимая, что она сказала, и снова стал смотреть на драку голых.
– Ты потеряешь семью, – предупредил я.
– Я обрету семью, – твердо сказала Этельфлэд. – Мы с Эриком станем семьей.
– И ты будешь жить среди датчан, которых ненавидишь.
– Ты ведь живешь среди христиан, господин Утред, – ответила она с проблеском былого озорства.
Я улыбнулся:
– Ты уверена? Насчет Эрика?
– Да, – с силой ответила она.
Конечно, то говорила любовь.
Я вздохнул:
– Я помогу вам, если смогу.
Она положила маленькую руку на мою:
– Спасибо.
Теперь подрались две собаки, и гости криками подбадривали животных. Когда снаружи летний вечер стал переходить в ночь, зажгли свечи и поставили во главе стола.
Подали еще эля и березового вина, и уже хрипло распевали первые пьяные.
– Скоро они начнут драться, – сказал я Этельфлэд.
Так и вышло.
Четверым сломали кости, не успел закончиться пир, а еще одному выдавили глаз, прежде чем его сердитого, пьяного противника успели оттащить. Стеапа сидел рядом с Веландом, и, хотя они говорили на разных языках, они передавали друг другу оправленный в серебро рог с выпивкой и отпускали пренебрежительные комментарии насчет дерущихся, которые в пьяной ярости валились на пол. Веланд явно хорошо упился, потому что обхватил Стеапу огромной ручищей за плечи и начал петь.
– Ты ревешь, как теленок, которого кастрируют! – заорал Зигфрид Веланду.
Потом потребовал, чтобы привели настоящего певца, и слепому скальду дали кресло возле очага. Он ударил по струнам арфы и начал петь о могуществе Зигфрида. Он рассказывал о франках, которых убил Зигфрид, о саксах, сраженных мечом Зигфрида – Внушающим Страх, и о фризских женщинах, которых сделал вдовами облаченный в медвежью шкуру норвежец. В поэме упоминались имена многих людей Зигфрида, перечислялись их геройские подвиги в битвах, и всякий раз, когда назывался очередной человек, он вставал, а его друзья разражались приветственными криками. Если упомянутый герой был мертв, слушатели трижды ударяли по столу, чтобы мертвец услышал торжественную овацию, находясь в зале Одина. Но самые громогласные крики звучали в честь Зигфрида, который каждый раз, когда упоминалось его имя, поднимал рог с элем.