«Этих приглашений у меня полно, — сказал как-то мне Олег Михайлович в одну из наших встреч в Певеке. — Но ни в одном нет четкости, конкретности: где, когда, приблизительный вес, длина хоть… в локтях, высота. Понятно, в зимних условиях снять шкуру не каждый сможет, а обмерить-то — минуты. И, с другой стороны: нынче все грамотные, соображают, почем фунт изюма. И посуди сам: образованные люди добыли реликвию вроде березовского мамонта, знают уникальную ценность и тем не менее… бросают в тундре. Шкуру, череп — все свидетельства своей редчайшей удачи. А сами пишут. Нет, не телеграмму — письмо. Считай, месяц туда-обратно. Пишут: «Приезжайте, товарищ Куваев, мы вам покажем…» Хотя даже новичок здесь знает, что больше недели никакая туша не пролежит в тундре и глухой зимой: съедят зверушки и кости источат. Словом, шутники…»
Да, любителей пошутить в зимнюю скуку по северным поселкам хватает. А если без шуток — кто тогда брел через озеро целым семейством? Мамонты? Кто сегодня не стал кушать доктора, а потом исчез «как мимолетное виденье»? Моква? Так Пуфик с Моквой вообще чуть не нос к носу нюхается, сколько лет знакомы, а тут двух шерстин испугался? Значит, кто-то все-таки бродит? И величина этого неизвестного зверя — одна из главных примет. Рентгенолог говорит — белый. А чего ему делать в тундре? С удовольствием поверил бы доктору, но он сам признался, что видел белого медведя лишь в зоопарке. Значит, есть сомнения…
Над низкой чертой прибрежной тундры и прозрачной ломаной линией дальних гор выросла черная туча. Ветер рвал от нее куски и тащил тоже на восток. Черные полосы-следы от этой тучи, пахнущие непонятно и оттого тревожно, можно зимой увидеть далеко во льдах. На берегу, под тучей, лежали цепочки продолговатых, похожих на выброшенные штормом многолетние льдины предметов. Они, как и льдины в солнечный день, были окрашены в синий, розовый, зеленый цвета. Это нымным, человеческое поселение.
Умка иногда приходил к человеческому жилью. Случалось это в годы, когда у берегов скапливался толстый лед и пропадала нерпа. А вблизи человеческих жилищ всегда можно насытиться хоть и необычной, невкусной пищей, но все же дающей возможность протянуть до лучших времен. Люди, особенно человеческие дети, прибегали смотреть на Умку, но были добры и не прогоняли его. Гораздо лучше у человеческих одиночек на берегу Анкы — моря. У их жилищ почти всегда есть нежная, ни с чем не сравнимая Мэмыль. В крайнем случае Лыгиннээн-голец.
Поселок проплыл мимо и растаял на западе. Косо сыпали снежные заряды. Окончив свой танец победы. Умка, насытился и уснул рядом с добычей. Разбудил его тревожный рев моржих, вопли чаек и резкий запах. Льдина приближалась к песчаной косе, окаймленной белой прибойной полосой и вытянутой далеко в море. Посреди косы возвышался темный бугор. Умка встал и покрутил головой, принюхиваясь. Запах шел от бугра. Хватая кислый запах и разглядывая бурый бугор, Умка определил — Рьэв. На мелководье, с замытыми в песок головой и брюхом, лежал кит. Заслышав рев моржей, по спине его суетливо забегали песцы.