…Птица спит. Кругом метели горы снега навертели…
Пультын отрицательно покачал головой:
— Уйнэ, — сказал он. — Нет. Не улетают. И зимой тут. Как песец. Как Вэтлы — Ворон. А когда совсем холодно и темно — спят. Как Кэйнын. Только в длинных норках.
— Как медведь? Спят?!
— И-и… Да.
Мы уставились на Пультына в изумлении: птицы спят всю арктическую зиму в норках?!
А старый пастух достал из-за выреза кухлянки сигареты «Стюардесса», сунул одну в коричневый мундштук, сооруженный из винтовочной гильзы и корешка курильского чая, осторожно прикурил от керосиновой лампы и сказал:
— Я был нэнэнэкэй, ребенок. Залезал на обрыв и вытаскивал их из норок. Там много, оммай… куча. Все спят. Возьмешь в руку, чувствуешь — один бок холодный, как лед. Другой бок теплый. Послушаешь ухом, сердце чук… чук… совсе-е-ем редко. Замерзли и спят. А когда станет тепло — растают и полетят…
Пультын помолчал, потрогал ложкой накрошенные в чай галеты и продолжил:
— Я их доставал и кушал сильно был голодный: тогда война на земле жила.
— Где ты видел этих птиц? — спросил я.
— Там. — Пультын посмотрел в окно и махнул рукой в сторону гряды, блестевшей литым снежным панцирем: — Далеко-о-о… Где живет охотник Вельвын.
Я мысленно представил себе карту. Да, далеко. Километров полтораста напрямую. А тут горы. Считай, триста с гаком…
Так мы впервые услышали о таинственных Кайпчекальгын — маленьких птахах. Из дальнейших расспросов выяснили, что по расцветке они напоминают воробьев, но по размерам — меньше. И зимой — старый пастух твердил это упорно — на юг не улетают, остаются здесь, в заполярных горах. И проводят зиму, судя по рассказу, в состоянии спячки. Как Кэйнын, бурый медведь…
Утром Пультын уехал. Олени подхватили легкую нарту, крутанулся снежок, и через несколько минут упряжка исчезла в мешанине тундровых увалов, пологих склонов и распадков. Разве могли мы подумать, что видим пастуха в последний раз?..
Повествование Пультына вначале показалось невероятным. А необычное всегда не дает покоя сознанию, даже помимо воли. Отмахиваешься, гонишь мысли о нем, подчиняясь привычным бездумным стандартам: «Не может быть, потому что… справочники… литература… авторитеты…» А оно сочится себе в сознание только ему ведомыми путями, точит незыблемые, казалось бы, правила и установки, грызет потихоньку их фундамент. Мудрая природа наделила сомнение зубками потверже алмазных. И потому в один прекрасный день вдруг сознаешь, что все твое существо давно переполнено мыслями о необычном и сознание вовсю ведет его анализ и ничем другим заниматься не желает.