«А я? В свои двадцать шесть?» — пришло в голову, но сейчас же и выскочило, потому что «про это» потом, потом…
… Когда-то, в доперестроечные годы, я была в Доме литераторов со своим десятым классом на поэтическом вечере. Вспомнилось, как схватила за толстую ручку входной высокой, тяжелой двери. И дыхание перехватило, когда шагнула в вестибюль, словно бы вот сейчас мне навстречу выйдут всякие-разные знаменитости, а мне будет так неловко, так не по себе…
Видимо, моя душа тогда была настроена на удивление, и я удивлялась всему, что видела вокруг в мире муз. Даже зеркалам в вестибюле, даже лестнице, застланной ковровой дорожкой, что вела на второй этаж в большой, заставленный мягкими креслами, зал. здесь кругом, вроде, и пахло как-то особенно. Здесь — вообще, чудилось мне, было что-то сродни пушкинскому Лукоморью, полному сказочных неожиданностей и поразительных внезапностей. А уж когда на сцене появились «живые» поэты, когда «сама» Белла Ахмадулина, в черном костюме то ли Гамлета, то ли пажа, в высоких черных сапогах пошла навстречу жадным глазам переполненного зала, — я невольно, вместе со всеми, ахнула и замерла молитвенно…
Тогда я «живьем» увидела знаменитого Евгения Евтушенко, знаменитого Андрея Вознесенского. И подразочаровалась… Потому что мне нравилась в поэтах неустроенность, смятение, неприспособленность. А все эти полустарые и староватые гении были отлично одеты и никакого бунтарства в их рифмованных речах не нащупала… И сердце мое остыло к концу «представления»… Хотя тот же Евтушенко очень страстно, до ярости, читал свою «Братскую ГЭС», прославлявшую, естественно, советскую власть, а Андрей Вознесенский в своих «треугольных» стихах пылко славил Владимира Ильича.
И когда началась перестройка и вдруг я опять своими ушами услыхала, какие все это были страдальцы, как им испортила жизнь эта самая советская власть, — моему, пусть наивному изумлению не было конца. Мне думалось: «И это поэты? Врали и поэты выходит, и такой симбиоз возможен?»
… На этот раз меня Дом литераторов встретил сумраком вестибюля, где пахло нежилым, плесневелым. Парень в черной форме с «билайном» в руках, подошел тотчас и спросил:
— Вы к кому?
— А вы кто тут будете? — резонно отозвалась я.
Он сморгнул белесыми ресницами:
— Охрана. Ресторан охраняем.
— Начиная от входа, что ли?
— Ну!
— Интересные дела, — сказала я. — От кого ресторан-то охраняете? От писателей, что ли?
— Юмор? — сурово спросил он и нехорошо прищурился. — От грабителей. Ваши документы.
— Фига! — сказала я, злясь. — Сначала твое удостоверение! Быстро!