Выбрав удобный момент, когда Александр Ильич покуривал после обеда в сиреневой аллее, Верочка спросила его, хороший ли музыкант Сережа Рахманинов.
-- Гениальный! -- выкатив ярко-зеленые, с золотым отливом глаза, гаркнул Зилоти.
-- Нет, правда?.. -- Верочка решила, что он, по обыкновению, шутит.
-- Такого пианиста еще не было на Руси! -- с восторженной яростью прорычал Зилоти. -- Разве что Антон Рубинштейн, -- добавил из добросовестности.
-- Так что же, он лучше вас? - наивно спросила Верочка.
-- Будет, - как бы закончил ее фразу Зилоти. - И очень скоро. Вы посмотрите на его руки, когда он играет. Все пианисты бьют по клавишам, а он погружает в них пальцы, будто слоновая кость мягка и податлива. Он окунает руки в клавиатуру.
Но Верочка еще не была убеждена.
-- Александр Ильич, миленький, только не обижайтесь, ну вот вы... как пианист, какой по счету?
-- Второй, -- не раздумывая, ответил Зилоти.
-- А первый кто?
-- Ну, первых много. Лист, братья Рубинштейны... Рахманинов будет первым.
-- А какую музыку он сочиняет?
-- Пока это секрет. Знаю только, что фортепианный Концерт. Но могу вам сказать: что бы Сережа Рахманинов ни делал в музыке, это будет высший класс. Поверьте старому человеку. Он великий музыкант, а... вы самая распрелестная прелесть на свете!
Раздался громкий стон, из кустов сирени, ломая тонкие веточки высаженной вдоль дорожки жимолости, выпала Вера Павловна в глубоком обмороке. Она подслушивала в кустах, терпеливо перемогла музыкальную часть и дождалась-таки крамолы...
Сергей Васильевич невозможный человек -- к этому грустному выводу пришла Верочка. Ну как с ним Дружить? Он такой ветреный и непостоянный, что просто руки опускаются. Перед обедом надумали примерять шушпаны. Тамбовский шушпан не похож ни на мордовский балахон, ни на рязанское холщовое полукафтанье, это короткая суконная одежда вроде кофты, с перехватом и пестрой отделкой. У всех шушпаны были темно-синие, а у Татуши белый, отделанный разноцветными шерстинками и блестками, и самые громкие похвалы доставались, разумеется, ей. Правда, Вера Павловна довольно быстро положила конец восторгам мужа, у остальных хватило такта самим остановиться, один Сережа закусил удила. Он охал, ахал, просил Ментора подарить ему этот шушпан на память, когда кончится лето. "Ну, зачем он вам, Сережа?" -- ломалась Татуша. "Я буду носить его и думать о вас". Посмеяться
бы над такой бессмыслицей, а Татуша томно: "Правда?.."
Упоенная успехом, Татуша решила показать, что она не только русская красавица, но и глубокая натура, писательница, и подсунула Сергею Васильевичу свой роман -- много-много мелко исписанной бумаги. Так и надо Сергею Васильевичу, -- пока другие будут гулять, кататься на лодке и весело болтать, ему придется корпеть над Татушиными каракулями. Но он притворялся, что ничуть не удручен предстоящим испытанием, а знай себе щебетал скворцом: "Ах, Ментор!.. Ах, Тунечка!.. Почему я не Шнель?" -- конечно, все это в шутку, но противно. Ведь он совсем не такой, зачем притворяться?..