— Ничуть, Владимир Владимирович, — ответил я, — давайте посмотрим на то, что делал всю свою жизнь Сталин. В конечном итоге он сумел собрать все, что было утеряно не только сразу после революции, но и то, что в результате неудачной Русско-японской войны Россия уступила Стране Восходящего солнца. И вот, после победы над Японией в 1945 году Сталин на мгновение приоткрылся, показал свою имперскую суть. Хочу процитировать отрывок из его речи по этому поводу.
Я полез в карман, вытащил записную книжку, нашел нужную страницу и прочитал вслух:
«…поражение русских войск в 1904 году в период русско-японской войны оставило в сознании народа тяжелые воспоминания. Оно легло на нашу страну черным пятном. Наш народ верил и ждал, что наступит день, когда Япония будет разбита и пятно будет ликвидировано. Сорок лет ждали мы, люди старого поколения, этого дня. И вот, этот день наступил».
— Да, вы, пожалуй, правы, Александр Павлович, — тихо сказал Путин, — такое мог сказать лишь человек, болеющей душой за честь и достоинство своей Отчизны.
— Именно так, Владимир Владимирович, — ответил я, — и, имея дело с товарищем Сталиным, следует все время об этом помнить. При нем лучше не упоминать современные мантры политиков вроде: «общечеловеческие ценности» и «демократия и толерантность». — Я заметил, что когда я произнес эти слова, Путин едва заметно поморщился.
— Но, что же тогда такое сталинизм, — спросил он, — и почему у нас в стране миллионы людей считают себя сталинистами, хотя они самого Сталина никогда не видели и не слышали?
— Наверное, сталинизм — это желание этих миллионов людей видеть во главе страны человека, который будет отдавать всего себя служению этой страны. И не допустит, чтобы какие-то там заморские «учителя демократии» пренебрежительно кривясь, куражились над «сиволапыми».
— Но, ведь в 30-е годы многие граждане СССР были подвергнуты массовым репрессиям, — сказал президент, — я не верю в те цифры, о которых говорят «страдальцы» из «Мемориала», но ведь, действительно, многие из наших сограждан были репрессированы незаконно.
— Ну, начнем с того, что репрессии были вполне законными, — ответил я, — другое дело, что сами законы были, мягко говоря, суровыми. Это было время ежовщины, между разоблачением заговора Тухачевского и осуждением самого Ежова. На волне борьбы с заговорщиками НКВД попробовало поставить себя над государством.
К тому же власти на местах всячески старались показать свое рвение, и требовали увеличить лимиты на расстрельные приговоры. Кстати, при этом особо отличился 1-й секретарь Московского обкома ВКП(б). В архивах сохранился документ, в котором Хрущев требует увеличить ему лимиты на расстрелы. Приговоры выносила «тройка», состоящая из 1-го секретаря обкома, главы ОблНКВД и секретаря суда, и были установлены лимиты, сколько человек можно осудить по 1-й категории (расстрел), и 2-й категории (10 лет). В сумме изначально было около 250 тысяч человек по 1-й и 450 тысяч человек по 2-й категориями — всего на весь СССР. А Хрущеву было этого мало, и он просил увеличить выделенные Москве лимиты по 1-й категории. Рукой Сталина резолюция на этом прошении: «Уймись, дурак!».