— Я должен остановить этот кошмар! — с чувством произнёс Валевский, не в состоянии и дальше нести в одиночку тяжкий груз сомнений.
Война с Надмирьем подняла столько человеческой мути в Колониях и на поврехности, и поднимет ещё больше, если они будут оставаться молчаливыми статистами. Пришла пора действовать. Правильно ли то, что он задумал, или нет, — он согласен держать ответ за всё. Если у него есть шанс повлиять на события, он обязан сделать это.
Я смотрю на тебя и отчётливо вспоминаю наше знакомство четыре года назад, и покупку крошечного Полосата, и твоё восхищение красотами Союза, и вызывающе красногубую Лили, нарисовавшуюся в кафе Тридесятого царства, чтобы увести меня на задание, и про которую ты подумал совсем другое… Арт, дружище!
— Мне так не хватало тебя!
«Мда… демоны моря тоже плачут. Ещё как плачут».
Валевский увидел, что Эйджи словно включился; по крайней мере, на мятой физиономии ожили и засияли глаза, и он подмигнул почти беззаботно. Большего в его нынешнем состоянии нельзя было и ожидать.
У аналитика потеплело на душе, он сказал:
— Мне кое-что нужно сделать, но понадобится твоя помощь, Марк.
Я молчу. В конце концов, имею полное право не знать, что у тебя в голове. Я молчу. А ты слегка нервничаешь. Не дрейфь, Арт!
Но молчание не может длиться вечно, и я спрашиваю:
— Чего ты хочешь? Ты хоть понимаешь, что ЭТО пахнет пожизненным заключением? Ты в своём уме? В одиночку остановить мировую войну? Герой! — ругаюсь непритворно, потому что реально боюсь. Развязка близится. Я слишком хорошо знаю Оберманна. Жаль, что не успел узнать, кто всё-таки стоит за спиною папаши гениальной и уродливой Мо?
Валевский настороженно подбирается:
— Откуда ты знаешь, что у меня на уме? Что я хочу остановить войну и как именно я хочу это сделать?
Я прокололся. Откуда знаю, что у тебя на уме? Вот молодчина, допёр, наконец. Это через три года знакомства!.. Но сейчас не до разъяснений междунашенских отношений, и давай-ка, друг, вернёмся в тему:
— Мы оба знаем Главное Управление, его секреты и свои возможности. Вариантов у нас немного.
Арт кивает:
— Завтра утром все сведения моего отчёта, пакет Брауна-Борджия и решения ГУ, касающиеся стратегии войны, должны попасть в прессу.
Крепко зажмуриваюсь и трясу головой: сказывается недосыпание последних пяти дней, глаза просто выворачивает наизнанку. Я думаю: «Это не человек, это смотрит рок. За что мне… за что нам такое? И почему — нам?» От тягостных предчувствий тяжело на сердце. Ещё бы, игра подходит к концу, а я и не жил вроде…
Мне страстно хочется туда, где одуряющее бьёт по ушам музыка: так, что вибрирует тело, светясь и бликуя в сполохах данс-фонарей. Воспоминания тысячами нитей тянутся к оранжереям и кварталам Союза, к суетливым в час пик такси, к девушкам со стройными ногами, нет, извини, дружище, тебе лучше этого не знать, — к одной девушке, с тёплыми маленькими коленями совершенной округлой формы, эти колени я прикрывал ладонями — вот так… К котёнку, к стаканчику коктейля… О-о-о!..