Аннибал качал головой.
– Мухаммеду я могу ответить словами Маймонида; он утверждал, что мудрый врач оставляет здорового в покое, вместо того чтобы прописывать лечение, худшее, чем сама болезнь.
Ещё одна тема для споров – должны ли пациенты платить за лечение. Аннибал испытывал отвращение к подобной практике, вспоминая Валнетти и его коллег-спекулянтов, которые наживались на несчастьях людей. Он ссылался на врачебную этику, которая гласила, что врачи должны получать жалованье, покрывающее их расходы, но не извлекать чрезмерную прибыль из своей практики.
Фейра склонялась к большему прагматизму.
– А что если врач, продавая лекарства, сможет лучше заботиться о своих пациентах?
– Здесь я оплачиваю все расходы, – возразил он резко, – моих денег достаточно; и я ни в чем не нуждаюсь.
Хотя в этом он был не совсем искренен.
Богатство Касонов, которое он давно выкопал из тайника возле колодца и спрятал под половицами под своей кроватью, почти иссякло к тому времени, как больница готовилась к своей первой годовщине. После этого последнего разговора с Фейрой Аннибал зашел в спальню и поднял половицы.
Он положил ларец на колени и вставил ключик, висевший у него на шее, в замок. Его рука нащупала холодные металлические диски, соскальзывающие с пальцев. Скудный запас дукатов лишь покрывал дно ларца. Он подсчитал, что этого хватит до Михайлова дня – и всё. Аннибал опустил крышку с глухим стуком и снова спрятал ларец под половицами, а вместе с ним и свои тревоги.
* * *
Фейра менялась.
Аннибал стал первым мужчиной, которого ей не хотелось держать на расстоянии. Когда она была с ним, её покрывала, её многочисленные маски, за которыми она жила, словно молодая сердцевина артишока, скрывающаяся за множеством чешуек, стали тяготить её. По ночам ей снились страстные, обжигающие сны, в которых она обнажалась перед ним. Иногда он стоял рядом, пока она раздевалась, хватал её шарфы и вуали и кружил её – снова и снова, словно она дервиш, разматывая бесконечную полупрозрачную ткань, пока она не оставалась перед ним совершенно обнажённой.
Она всегда просыпалась с горящими щеками и сразу же падала на колени и принималась молиться, но никакие молитвы не могли заглушить желание. Впервые в жизни она поняла, почему её мать сбежала с её отцом. Но она не венецианская княжна, она не могла одним движением руки в изящной белой перчатке свести с ума отважного морского капитана. Ей приходилось ждать, когда он сделает первый шаг.
И однажды вечером он сделал.
Они сидели, как всегда, возле камина. Фейра разглядывала деревянную гравюру Андреаса Везалия, стараясь разобрать латинскую надпись, когда Аннибал заговорил. Голос его казался непринужденным.