Затем она увидела самого демона – с содранной кожей, застывшего на полу возле огня, словно его породило пламя.
* * *
Фейра потеряла сознание и рухнула на стул, но когда она открыла глаза, то пожалела, что очнулась.
Теперь она видела, что существо на полу – это человек. Он заговорил – странным, сдавленным голосом, губ у него не было: «Прошу простить меня. Я не могу носить ни одежду, ни обувь».
Фейре вспомнились запрещенные гравюры Андреаса Везалия, объявленные дьявольскими христианской церковью, которые они с Аннибалом рассматривали по вечерам. Она вспомнила изображения человеческого тела с содранной кожей, так что можно было видеть работу мышц и сухожилий, – тела, которое при этом двигалось, стояло или ходило с открытыми глазами. Это чудовище словно сошло со страниц научной книги, однако в своей изуродованной руке он держал книгу веры – остатки Библии, которую подарила ей Бадесса.
Девушке вдруг показалось, что это страшный сон – она понимала язык демона. Она отвернулась от него и посмотрела на страницы латинских писаний, разбросанных по всему полу.
– Ты это сделал? – прошептала она.
Существо, казавшееся взволнованным, взмахнуло окровавленной рукой.
– Не могу найти. Я пытался, но не смог.
– Чего не можешь найти?
– Белого коня. Янычары когда-то были христианами. Мой отец был командиром башни в Искендеруне и последователем пророка-пастуха. Так что я хорошо знал книгу неверных, до того как меня привезли в Константинополь – в лоно истинного Бога.
Знакомое имя пронизало мрак кошмара, в котором оказалась Фейра.
– Кто ты?
Он обратил на неё свои жуткие глаза – без ресниц, без бровей, горящие в окровавленном черепе; где-то она уже видела этот обжигающий взгляд.
– Ты не узнаешь меня? – спросил он.
Она кивнула – медленно, словно во сне.
– Я знаю тебя, – проговорила она. – Ты Такат Тюран.
Во дворце дожа она видела собственными глазами, как огонь поглотил его. Как же ему удалось выжить?
– Но… я думала, ты погиб во время пожара.
– Погиб.
Она опустилась на колени, ужаснувшись при мысли о том, как он, должно быть, страдает.
– Чем облегчить твою боль? – она вдруг вспомнила следы на пристани. – Оливковое масло?
Существо кивнуло.
– А ещё врач дал мне опий.
Фейра достала свой медицинский пояс, задержав дыхание: от его оголенной плоти разило гнилью. Она влила черную жидкость прямо ему в рот, и хотя опий потёк по его обожженным щекам, он проглотил немного. Это, казалось, придало ему сил.
– Я хочу попросить тебя сделать благое дело.
– Меня?
– Я умираю.
Нет смысла врать.
– Знаю. Вдруг всё встало на свои места, словно детали мозаики.