Единственное, чего она не использовала, – свою «Териаку», зная, что её лекарство уже принимать слишком поздно. Она вспомнила, как он пренебрегал её методами, как часто опровергал теории, на которых строилась её медицинская практика. Она отдала бы все на свете, чтобы услышать от него хоть слово, пусть даже гневное! Он был бледен, так бледен! Его лицо алебастрового цвета, усеянное капельками пота, напоминало лицо статуи во время дождя.
Она сняла вуаль, чтобы почувствовать на щеке его последний вздох. Она бы навсегда сорвала с себя вуаль, прямо там, будь на то её воля; но она не могла подвергать его ещё большей опасности миазмами своего дыхания, так что снова прикрыла лицо. Затем, измученная, она легла рядом с ним, молясь Богу, о котором так редко вспоминала, чтобы тоже умереть, если он не проснётся. Но её молитва не была услышана. На рассвете она проснулась возле Аннибала, как когда-то возле мёртвого отца.
Именно там её и нашел Палладио. Она лежала возле доктора. Они обнимали друг друга, словно влюбленные на супружеском ложе – оба прекрасные, под стать друг другу.
Но он понял, что что-то не так, как только высадился на покинутом острове, пересёк опустевшую лужайку, заглянул в просторное безлюдное здание в самом центре острова, похожее на склад, а потом во все дома – один за другим. И вот в последнем доме он поднялся по лестнице и нашел их.
Он осторожно опустился на здоровое колено и нежно дотронулся до щеки Фейры. Она повернулась к нему, будто ждала его.
– Я не смогла спасти его, – прошептала она, словно не хотела будить застывшее тело. Слёзы наполнили её глаза, намочив вуаль. – Я испробовала всё.
Палладио вспомнил про свою церковь, про купол и людей, собравшихся на берегу.
– Не всё, – сказал он. – Осталось ещё кое-что.
Он протянул ей руку, и она нехотя встала с постели, обернувшись к тому, кого покидала, словно вырывала сердце из груди. «Иди и смотри».
Палладио заметил, что эти слова были ей знакомы. Надежда блеснула в её глазах.
Она дотронулась до вуали.
– Мне надеть зелёное платье?
Он взглянул на неё – на её покрытую голову, шаровары, вуаль. Её происхождение не оставляло сомнений.
– Нет, – сказал он. – Ты прекрасна.
Фейра смотрела на великолепную церковь, и слезы выступили у неё на глазах. Палладио не привез её домой, он привез её дом к ней.
Потрясающий купол, минареты, несущие стражу, фасад храма; она вернулась в Константинополь и всё же оставалась в Венеции. В такую церковь она могла войти, не страшась возмездия. Словно во сне, она стала подниматься по пятнадцати ступеням, прошла мимо стражников, поставленных у дверей, – стражников, на одеждах которых было вышито изображение льва, точно таких же стражников, как те, которые прогнали её от дворца дожа, а потом пропустили внутрь, когда она облачилась в костюм врача. Как и в тот последний раз, они разомкнули алебарды перед её лицом – но теперь по приказу архитектора, который сопровождал её. В отличие от того раза, оба стражника сразу узнали её.