– Да, наверное. – Катон откинулся на спинку стула и провел рукой по темным волосам. – Так она умерла?
– Да.
Катон резко поднялся на ноги и быстро подошел к выходу из палатки, где стоял трибун.
– Это правда, Глабр? Что вам известно?
– Правда, господин префект. Я знаю немногим больше того, что рассказал центурион Макрон. Мне сообщил печальную новость отец, который вернулся домой после выражения соболезнований сенатору Семпронию. Все произошло очень быстро. Юлия почти не страдала и умерла во сне. Огромная потеря. Ее все любили. Я… я… – Трибун смущенно замолчал.
– Да. – Катон отвернулся. – Да, благодарю вас, трибун Глабр. Пожалуйста, найдите себе кров и отдохните.
– Конечно, господин префект. Что-то еще?
– Нет, ничего. А сейчас, пожалуйста, уйдите.
Глабр почтительно склонил голову:
– Если я вам потребуюсь, вы найдете меня в штабе. – Он повернулся и поспешно удалился.
Вскоре Макрон услышал, как фыркнула лошадь, трибун вскочил в седло и поскакал к центру лагеря.
Катон медленно вернулся к стулу и сел, все еще находясь в полном оцепенении. Наконец, он посмотрел на Макрона:
– Мертва?
– Боюсь, что так… Ты дрожишь. Давай я накину тебе на плечи плащ.
Он быстро отыскал плащ, покрытый грязью и слегка влажный. Набросив его на плечи Катона, центурион коснулся руки друга.
– Не могу даже сказать, какую скорбь это у меня вызывает, мой мальчик. Богам не следовало забирать ее в таком юном возрасте.
Катон сглотнул и посмотрел на центуриона:
– Пожалуйста, дай мне немного побыть одному.
Макрон увидел боль в глазах друга и кивнул:
– Я подожду снаружи. Если тебе что-то потребуется…
– Да, спасибо.
Центурион немного подождал, потом быстро отступил назад и присоединился к писцам, остававшимся в другой части палатки. Бросив последний взгляд через плечо, он увидел, что Катон наклонился вперед и закрыл лицо ладонями; пальцы, словно когти, вонзились в лоб. Послышался тихий стон, и плечи Катона вздрогнули.
Макрон запахнул кожаный полог, чтобы дать другу возможность предаться скорби об утраченной любви в одиночестве.
– Ну вот, опять… – Макрон оперся о парапет угловой башни и посмотрел в сторону перекрестка.
Наступило позднее утро следующего дня, ночью снова выпал снег. Лагерь, артиллерийские платформы, земляные валы по обоим берегам реки, палубы боевых и грузовых кораблей покрылись сверкающим белым одеялом. Легионеры снова выстроились у кромки воды, дожидаясь приказа о наступлении по перешейку, на котором им предстояло вырывать колья. Римская артиллерия уже начала обстрел вражеских стен – «утренняя ненависть», как называли простые солдаты поток стрел и камней, обрушивавшихся на вражеские позиции.