Впрочем, сегодня Элеонор было не до страха. С прыгающим от предвкушения сердцем она спешила по тротуару к трамвайной остановке, радуясь, что скоро увидит тигров, а еще больше тому, что впервые за несколько недель осталась одна. Тяжело покачиваясь, подъехал семьдесят восьмой трамвай. Элеонор остановила его взмахом руки, заплатила за проезд монетками, тоже позаимствованными в кабинете дяди Вернона, и вот так запросто отправилась навстречу мечте. Она чувствовала себя взрослой и бесстрашной, искательницей приключений, готовой преодолеть любые препятствия. Оборванные, казалось бы, связи с детством, жизнью в Лоэннете и собой прежней, снова окрепли, девушка наслаждалась радостным трепетом, какой она испытывала, когда играла в приключения дедушки Хораса. Пока трамвай проезжал по Воксхольскому мосту, а потом катил по рельсам через Белгравию, Элеонор незаметно гладила под блузкой подвеску из тигрового клыка.
У вокзала Виктория царила суета, люди спешили во всех направлениях – море цилиндров, тростей и шуршащих юбок. Элеонор сошла с трамвая, торопливо проскользнула сквозь толпу и очутилась на улице, где в обе стороны теснились конные экипажи, развозя приглашенных на приемы с чаем. Она едва не запрыгала от радости, что не сидит в одной из карет.
Помедлив пару секунд, чтобы собраться с духом, Элеонор пошла по Гросвенор-плейс. Она двигалась быстро и вскоре запыхалась. В Лондоне смешалась вонь навоза и выхлопных газов, старого и нового, и Элеонор обрадовалась, когда свернула в Гайд-парк и вдохнула аромат роз. По красной глине аллеи Роттен-роу няни в накрахмаленных форменных платьях торжественно катили детские коляски, на газонах виднелись зеленые шезлонги, в которых можно было отдохнуть за шесть пенсов. Пруд Серпентайн пестрел лодками, похожими на больших уток.
– Покупайте сувениры! – кричал уличный торговец с лотком, полным флажков в честь коронации и открыток с изображением огромной новой статуи, которая стояла перед Букингемским дворцом, символизируя мир. («Мир? – фыркал дядя Вернон всякий раз, когда карета проезжала мимо внушительного беломраморного монумента, выделяющегося на фоне темных каменных стен дворца. – Да нам повезет, если хотя бы одно десятилетие обойдется без войны!» После этих слов на лице дяди появлялось самодовольное выражение: больше всего на свете он любил предрекать что-нибудь плохое. «Папа, не будь таким ворчуном! – выговаривала ему Беатрис, но тут же отвлекалась на проезжающий экипаж. – Ой, смотрите! Это же карета Мэннерсов, да? Вы слышали, что недавно устроила леди Диана? Нарядилась черным лебедем на благотворительный бал, где все должны были быть в белом! Представляете, как разозлилась леди Шеффильд?»)