Валентин Григорьевич глядел на происходящее с недоумением; в глазах закипала злоба, кулаки сжимались сами собой.
Из спальни вышел Тихонов, неся рюкзак.
— Вы посмотрите, сколько в портах нагреб! Он еще и спекулянт!.. — открыв рюкзак, рулевой матрос достал пачку испачканных авиационным маслом крохотных распашонок. Копируя интонацию Севченко, он съязвил: — Бардак развели, товарищ капитан!
— Положи, где взял!
Севченко поднялся с кресла и сделал два шага в сторону Тихонова.
— Тихо, тихо… — встали у него на пути Зорькин с Беляевым.
Здоровяк Беляев был на голову выше капитана и одним видом внушал ужас. Валентин Григорьевич остановился, секунду поразмышлял и снова уселся в кресло.
Лидеры бунтовщиков стали покидать каюту. Последним выходил Тихонов.
— Остаешься здесь, — сказал он стоявшему за порогом Кукушкину. Сунув в его руку ракетницу, предупредил: — Это на всякий пожарный. Смотри, чтоб никуда не рыпнулся…
Пилот шагнул в каюту, прикрыл дверь и наткнулся на испепеляющий взгляд капитана.
Не выдержав, отвернулся. По всему было видно, что от вынужденного участия в заговоре Кукушкину не по себе. Помявшись у двери, он присел на стоящее в углу гостевое кресло.
Севченко отлично видел его замешательство и стал «давить на психику»: расслабленно откинулся на спинку, заложил руки за голову. И принялся сверлить «вертухая» взглядом…
* * *
Примерно в такой же вальяжной позе пребывал и Петров, находясь в своей каюте.
Будучи под арестом, он прекрасно высыпался в течение дня, а потому ночью частенько бодрствовал, размышляя о смысле жизни, вспоминая семью или родителей.
Вот и сейчас он сидел за столом под тусклым лучом включенного фонаря. Держа в руках фотографию своих родителей, Андрей рассматривал родные лица, вспоминал детство…
Они жили в трехэтажном доме в одном из пригородов Ленинграда. Отцу дали отдельную служебную квартирку из двух комнат с общим туалетом на этаже. В начале шестидесятых это считалось благоустроенным жильем, так как по соседству стояло множество двухэтажных бараков с водяными колонками и вонючими деревянными будками во дворах. А во дворе дома Петровых было чисто, ровным рядком располагались сараи.
Летом дверь в квартиру была всегда нараспашку, впрочем, как и у всех остальных. В проеме колыхалась сквозняком цветастая занавеска. В длинном коридоре и на лестнице всегда пахло жареной картошкой или рыбой. О телевизорах тогда не слыхали — приемники и те были редкостью.
Ванной или душевой комнаты в доме не было вообще. По мелочи ополаскивались на кухне под краном единственной раковины. Зато каждую неделю всей семьей ходили в баню. И это был целый ритуал.