— Вы же взрослый человек. Газеты читаете? Ну так что же вы спрашиваете? Сами должны понимать.
Больше допросов не было. ОСО приговорило его снова к 10 годам по той же статье, по тем же пунктам: 58–8, 10, 11 — обычный «ленинградский набор».
В химической лаборатории он наблюдал за всей электротехникой, вел документацию экспериментов, конструировал печи для обжига мелкой керамики.
Покрытие для звукозаписывающей проволоки изготовлял заключенный Ф., доктор физических наук, бывший сотрудник президента Академии наук С. И. Вавилова.
Он был осужден «за измену и шпионаж» на 25 лет, и на шарашку его доставили прямо с Лубянки. В первые дни он пугливо сторонился всех. Невысокий, сутулый, смуглый, подслеповатый — в очень сильных очках, толстогубый, говоривший с приметным еврейским акцентом, он затравленно глядел на каждого:
— Не надо. Пожалуйста, не надо. Не спрашивайте. Я ничего не знаю. Пожалуйста, не надо… Извините, я ничего не помню… Какая статья? Не помню… Да, да, двадцать пять лет… Извините, пожалуйста… Позвольте, я пройду… Нет, нет, я не могу. Не знаю, не надо… Очень прошу…
Его прозвали «Братец Кролик». Вскоре после его прибытия был банный день. В каменном сарае неподалеку от вахты три раза в месяц мы банились под горячими душами и тут же стирали свое белье.
Когда Братец Кролик просеменил под душ, на минуту стих обычный веселый галдеж. Его спина, плечи, ягодицы, худые икры были исполосованы, испятнаны темно-синими, почти черными и побледневшими красноватыми рубцами.
Кто-то пытался расспрашивать: «Где это тебя так?», «Что, долго не признавался?»
Он сжимался под струями душа и шептал, едва не плача:
— Пожалуйста, не надо… Это ничего… Пожалуйста…
Но другие прикрикнули:
— Отзыньте от человека, дуроломы! Что, сами не видите?
В последующие месяцы и годы Братец Кролик не стал общительнее. На прогулки выходил редко; из столовой спешил обратно в лабораторию, к своему столу. Жень-Жень и Джалиль, работавшие неподалеку от него, и начальница Евгения Васильевна говорили, что он очень знающий и талантливый физико-химик. Он занимался главным образом явлениями флюоресценции, разрабатывал светящиеся покрытия для измерительных приборов и телевизоров. Работал с исступленным прилежанием.
Когда были изготовлены первые варианты звукозаписывающей проволоки, я должен был проверять степень разборчивости и узнаваемости записываемых голосов. Сергей сделал новое приспособление для анализатора, позволявшее снимать звуковиды с проволоки.
Прибор, заряженный катушками для двух-трехчасовой записи, умещался в футляре объемом примерно с десять спичечных коробков. Труднее всего оказалось избавиться от наводки, от «взаимного перекрывания» записей. Чем больше было витков, то есть чем продолжительнее записанный разговор, тем назойливее перемешивались звуки. А через несколько дней становилось и вовсе трудно слушать. Одни слова звучали на фоне других, произнесенных позже. Больше года химики искали все новые и новые составы, чтобы проволока была достаточно чувствительна и вместе с тем достаточно изолирована от наводок.