Он хмурился, гася улыбку, кивал: «Можете идти», но больше не хамил.
Сергей и я, перебелив письма, адресованные в ЦК, пошли к Мишину вдвоем. Разговаривать с ним наедине по поводу этих писем было опасно.
Он посмотрел настороженно:
— Почему вместе? Заходите по одному.
— Гражданин подполковник, у нас одно дело.
— Это что ж, коллективка? Не положено! Коллективка строго наказывается.
— Никак нет, гражданин подполковник. У каждого из нас отдельное письмо. Но адресат один и тот же — Центральный Комитет. И дело одно государственной важности. Просим отправить особо секретной почтой. Вот.
— Почему конверт заклеен? Не положено.
— В высшие правительственные и партийные органы можно посылать и заклеенные… Такой пункт имеется в правилах.
— А где копии?
— Никаких копий, ни черновиков не осталось. Письма совершенно секретные. Особой государственной важности.
— Жалуетесь на новое начальство?
— Личные жалобы мы никогда бы не стали объявлять секретными государственными делами. Вы же знаете нас не первый день.
— Да уж, знаю, знаю. А почему вы не передали через начальство объекта? Через майора Шикина, как положено по дистанции?
— По соображениям опять-таки государственным, а не личным. Проще сказать: больше доверяем вам. Но содержание данных писем не вправе излагать даже вам.
Он поглядел, насупившись, на конверты, повертел их.
— Ладно!
Не прошло и двух недель, как Сергея и меня по очереди вызвал майор Шикин.
В его кабинете сидел некто моложавый, в штатском, но с офицерской выправкой.
— Я инструктор Центрального Комитета. Вы писали это письмо?
Он расспрашивал деловито, заинтересованно, толково. Записывал все ответы. Когда речь зашла о фоноскопических экспертизах, я сказал, что не могу рассказывать о конкретных подробностях, так как дал крайне строгую подписку. Но в министерстве конечно же сохранились материалы двух фоноскопических экспертиз, из которых одна была безоговорочно успешной, а другая вызвала серьезные сомнения, но я сейчас убежден, что фоноскопия вполне реальное, государственно важное дело, а здесь уничтожены результаты многомесячных серьезных исследований. Это тяжелая потеря, и ее необходимо восстановить возможно скорее.
Шикин при наших разговорах не присутствовал, но в коридоре остановил Сергея и сказал:
— Жалуетесь? Это он вас научил? Что значит «сам»? Тогда выходит, вы зачинщик? А почему не обратились как следует, ко мне? Ну теперь мы это выясним, почему только вы двое стараетесь подрывать авторитет руководства.
Меня он вызвал на следующий день и говорил то же самое, а потом сказал, что моя просьба об очередном свидании не может быть удовлетворена: