В юрте, которую нам отвели для клуба, дворники начали работать уже с утра. В обеденный перерыв авральная бригада соорудила дощатую трибуну, сколачивала из табуреток и струганых досок скамейки для публики, а из старых тумбочек — пьедестал для телевизора. Через час после конца рабочего дня он уже был установлен.
Начальник вошел, когда мы любовались пейзажными кадрами какого-то фильма. Все вскочили. Он махнул рукой — сидите!
— Досрочно, значит? Перевыполнили! Вижу, и вправду мастера-специалисты.
* * *
Всех иностранцев увезли.
Весенний указ об амнистии относился только к малосрочным уголовникам и бытовикам. Был явно не про нас. Лишь один из дворников «подпадал».
Однако в те же дни появились сначала в передовой «Правды», а потом зарябили в пространных подвальных статьях словосочетания «культ личности, чуждый марксизму-ленинизму», «восстановление ленинских принципов и ленинского стиля внутрипартийной демократии»…
Газетные статьи, радио- и телевизионные передачи подогревали надежды. Спектакли «Кандидат партии» Крона и «Камни в печени» Макаёнка уже не только мне, но и Сергею, и Семену, и многим другим скептикам показались небывало смелыми. Так же воспринимали мы утесовские хохмы — «Саксофону приходилось трудно, поскольку у него есть родственники за границей»… Райкин изображал наглого бюрократа — «Нет, с неответственной должностью я не справлюсь»… Явные приметы новой эпохи!
Мы повторяли как пароль, как заклинание слова Остапа Бендера: «Лед тронулся, господа присяжные заседатели».
Гумер, Иван Емельянович и некоторые вольняги ободряли нас слухами о секретных указах, по которым будут «без особого шума» выпускать политических заключенных, и кое-кто говорил, что уже начали «освобождать пятьдесят восьмую».
Но вскоре после амнистии стали набегать другие, недобрые слухи об участившихся наглых кражах, о грабежах, изнасилованиях, убийствах и в Москве, и во всех городах. Понятие «амнистированный» становилось бранным, пугающим, равнозначным «бандиту». Гумер рассказывал, что в Казани, где жили его родные, рабочие в некоторых районах создавали отряды самообороны, так как милиция оказалась бессильной. Эти отряды, вооруженные стальными палками, кастетами, ножами, устраивали засады; поймав грабителей или воров, тут же их убивали. В нескольких случаях заставили сперва показать «малину» и там убивали всех, кто попадался… Таким образом они за неделю навели полный порядок, и никого из пролетарских линчевателей даже не вызывали в милицию.
Пессимисты уже говорили, что амнистия и была придумана ради этого — чтоб напугать народ, возбудить недоверие к зекам и вообще укрепить сознание, что ради безопасности всех граждан необходимы твердая власть органов и массовые лагеря. После первого бурного прилива радостных надежд снова наплывали темные, злые сомнения.