— Если необходимо (в целях шифрации) передавать речь, разделяя ее фильтрами на отдельные частотные полосы, то какое именно деление наиболее благоприятно для разборчивости и узнаваемости?
— Как влияют на разборчивость речи, на узнавание говорящего различия в энергии, то есть амплитуды звуковых колебаний? До каких пределов можно их сокращать? До какой степени точно нужно воспроизводить различия между амплитудами в отдельных диапазонах частоты?
Такие конкретные, непосредственно технические вопросы были неотделимы от некоторых общетеоретических проблем:
— Что имеет решающее значение при восприятии речи: дискретные отдельные звуки или некие целостные «блоки» — слоги, слова, фразы — единицы смыслов?
— Чем отличается восприятие написанного текста от восприятия речи?
— Что быстрее и точнее? Можно ли эти различия измерять?
Звуковиды — то есть спектрограммы звуковых колебаний — позволяют увидеть распределение энергии по частоте в диапазоне примерно от 20 до 3000 герц. Те звуковиды, которые получали на АС-2 и АС-3, прорисовывали этот диапазон несколькими сотнями тончайших линий. Сергей сделал приспособление, позволяющее делать рисунок то более густым, то более редким. Степень резкости, потемнения отдельных участков каждой линии выражала более или менее высокую энергию (амплитуду) звуковых колебаний данной частоты и в данное мгновение (доли секунды). Такие спектрограммы позволяли добраться до тайников, которые раньше были недоступны ни лингвистам, ни акустикам, ни отоларингологам, ни логопедам…
На первых порах в звуковидах и в параллельно снятых осциллограммах я находил подтверждения тех, так сказать, «корпускулярных» теорий речи, которые представляли ее сложной конструкцией из четко раздельных кирпичиков — фонем.
Позднее я все больше убеждался, что этого недостаточно. И письменный текст, если его лишить знаков препинания и прописных букв, существенно обедняется, может даже по существу измениться. Однако «написанное пером не вырубишь топором» — его можно перечитывать не раз, чтобы лучше уразуметь. А прозвучавшее слово «вылетело и не поймаешь».
Сопоставляя возможности слуха и зрения, я становился «ухо-патриотом», пытался доказывать, что слепорожденные или рано ослепшие люди, как правило, значительно способнее, интеллигентнее, чем рожденные глухими или рано оглохшие. Потому что глухота — и связанная с нею немота — неумолимо подавляют разум, сознание, в значительно большей степени, чем слабость или полная утрата зрения. Вспоминал Гомера и московского математика Льва Понтрягина и не мог вспомнить ни одного глухого или глухонемого гения.