— Кем вы работаете? Какая ваша должность?.. Ну, какой пост?
— Пожалуйста, говорите не быстро… Кто вы ест? Кто говорит?
— Вы понимаете по-русски?
— Да-а. Понимаю немного… Ожидайте, я буду звать человек понимает по-русски.
— Но он кто? Советский гражданин?
— Кто советский? Я не понимаю. Пожалуйста…
— Вы поймите, я не хочу говорить, если советский… Позовите военного атташе. У меня очень важная тайна, секрет. Где ваш военный атташе?
— Атташе? Он ест эбсент. Он уходил.
— Когда он вернется? Когда будет на работе?
— О, будет завтра, мэй би сегодня… Час три-четыре.
— А ваш атташе говорит по-русски?
— Кто говорит? О, да… Но мало говорит. Я буду звать переводчик.
— А ваш переводчик кто? Советский? Русский?
— О да, ест русский. Американский русский.
— Послушайте… Послушайте, запишите…
И он снова повторял: «Срочно. Важно! Советский разведчик Коваль; четверг; радиомагазин где-то в Нью-Йорке или, кажется, в Вашингтоне; американский профессор; атомная бомба…»
Голос не старого человека. Высокий баритон. Речь, интонации грамотного, бойкого, но не слишком интеллигентного горожанина. Не москвич, однако и не южанин; Г выговаривал звонко, E звучало «узко». Не северянин не «окал». Не слышалось ни характерных западных (смоленских, белорусских), ни питерских интонаций… Усредненный обезличенный говор российского провинциала, возможно дипломированного, понаторевшего в столице…
Он был причастен к заповедным государственным тайнам и выдавал их нашим злейшим врагам. Его необходимо изобличить, и я должен участвовать в этом.
Прослушали еще два разговора. Новый собеседник — американец — говорил лениво-медлительно и недоверчиво-равнодушно.
— А потшему вы это знаете? А потшему вы эту информацию нам даваете? А что хотите полутшит?.. А потшему я могу думать, что вы говорил правда, а не делал провокейшн?
Тот отвечал натужно. Раз-другой прорывались нотки истерического отчаяния:
— Но это я не могу вам сказать… Поймите же, я очень рискую… Почему вам звоню? А потому что я за мир.
— О, аи си! (Прозвучало едва ли не насмешливо.)
— Так вы же можете все проверить. Я ведь точно говорю: вылетает сегодня, может быть, уже вылетел. А в четверг должен встретиться… Ничего я не прошу. Сейчас не прошу… Когда-нибудь… потом все объясню… Когда-нибудь потом…
(Эти разговоры я воспроизвожу почти буквально. Слушал их тогда снова и снова множество раз; слова, интонации прочно осели в памяти.)
Последняя запись — разговор с канадским посольством. Все тот же надсадный голос просил передать американскому правительству про Коваля, радиомагазин, профессора, атомную бомбу…