— Так, так, все это весьма занимательно… Но пока вы еще плаваете в чистой теории. Это плавание может привести вас и в болото и к истокам некой новой науки… Последнее было бы похвально и прелестно. Науки юношей питают, отраду старцам подают. Но мы с вами еще не старцы. Ergo нам требуется наука питательная… Так вот, эти ваши исследования неожиданно приобрели новое, чрезвычайно важное значение. Настолько важное, что еще и сверхсекретное. Здесь на магнитофонных лентах есть нечто, требующее вашего особо пристального внимания… Как вы полагаете, Абрам Менделевич, пожалуй, возьмем быка за рога?.. Берите наушники и послушайте голос некоего индивидуя, пожелавшего остаться неизвестным… Анатолий Степанович, давайте сначала!
В наушниках сквозь шипение и щелчки прорывались, потом внятно зазвучали голоса:
— Але! Але! Кто это говорит?
— Я говорил. Это посольство от Соединенных Штаты от Америка.
— Вы понимаете по-русски? Вы говорите по-русски?
— Я могу плохо говорит, я могу понимат…
— У меня очень срочное, очень важное сообщение. Секретное.
— Кто есть вы?
— Этого я не могу сказать. Поймите! Как вы думаете, ваш телефон подслушивается?
— «Слушивает»? Кто слушивает?
— Кто, кто… Ну, советские органы… Слушают ваш телефон?
— О, ай си… Не знаю… Это ест возможно да, ест возможно нет… Что вы хотели говорит?
— Слушайте внимательно. Советский разведчик Коваль вылетает в Нью-Йорк. Вы слышите? Вылетает сегодня, а в четверг должен встретиться в каком-то радиомагазине с американским профессором, который даст ему новые данные об атомной бомбе. Коваль вылетает сегодня. Вы меня поняли?
— Не все понял. Кто ест Коваль?
— Советский разведчик… Шпион… Не знаю, это фамилия или псевдоним. Он вылетает сегодня, в понедельник, в Нью-Йорк, а в четверг должен встретить профессора по атомной бомбе…
Шипение… Щелчки… Мы слушаем вчетвером. Прямо напротив меня Анатолий Степанович, чубатый тяжелый лоб надвинут на густые брови, тяжелый подбородок подпирает крепкие губы. Лениво пожевывает папиросу. Слушает невозмутимо.
Антон Михайлович развалился на стуле, прикрыв глаза руками. Абрам Менделевич стоит, низко согнулся над столом, одно колено на стуле; слушает напряженно, шевелит губами, словно повторяя слова. Заметив, что я взялся за наушники, машет рукой, — мол, будет еще.
Из шипящих шумов возникает тот же напряженный, тревожный голос:
— Але, але… Это я вам раньше звонил. Тут мне помешали.
— Кто говорит? Что вам угодно?
— Я звонил час назад по очень важному делу. Я не с вами говорил? Вы кто — американец?
— О, иес, я ест американец.