«Хоть раз она сможет присутствовать при моем выступлении, – подумала Эрмин. – Мадлен вырастила моих близняшек и маленького Констана, а теперь она заботится о Катери – моей обожаемой Катери».
Мысли о младшенькой придали ей сил и уверенности в себе. Ее доченька родилась в январе 1948 года на их землях на берегу реки Перибонки, в большом деревянном доме, в который они переезжали жить на зиму.
– Божественный подарок! – воскликнул тогда Тошан, с восхищением разглядывая младенца с матовой кожей и черноватым пушком на головке.
Бабушка Одина руководила родами с удивительной расторопностью. Эта старая индианка монтанье, обладающая талантами знахарки, с удовольствием участвовала в процессе появления на свет своей правнучки, которая, если верить предсказаниям, должна была унаследовать мудрость ее собственной дочери – покойной Талы, матери Тошана и Кионы.
«Мы назвали ее Катери – так звучит на языке ирокезов имя “Катрин” – в память о блаженной Катери Текаквите, лилии племени мохоков, которой Мадлен так часто молится!»[3]
Прекрасное лицо молодой индианки, умершей три столетия назад, предстало перед мысленным взором Эрмин таким, каким она видела его в святилище Канаваке возле Монреаля. «Позднее, когда Катери подрастет и станет все понимать, мы расскажем ей историю жизни этой святой и удивительной личности».
Достигнув уже возраста двух с половиной лет, малышка была радостью для всей семьи, а ее шестилетний брат Констан относился к ней с огромной нежностью. Этот робкий светловолосый мальчуган с голубыми глазами заметно оживлялся, когда ему предоставлялась возможность повозиться с сестренкой.
«Мои дорогие детки!» – подумала Эрмин, пока оркестр все еще настраивал свои инструменты. Секундой позже раздался голос какого-то мужчины. Это был директор театра, стоявший перед сложной системой занавесов. Лиззи, расположившись за кулисами, прошептала певице:
– Приготовься, его речь будет короткой!
– Знаю, знаю, – ответила уже успевшая успокоиться Эрмин, даже и не подозревая, что рядом с постановщицей находится высокий мужчина атлетического телосложения.
Его борода уже седела, а одет он был в костюм-тройку. Судя по выражению его лица, он ликовал.
– Она и в самом деле еще ни о чем не подозревает? – тихонько спросил он, наклонившись к уху Лиззи, которую, похоже, забавляла подобная заговорщическая обстановка.
– Абсолютно ни о чем, месье Шарден, уверяю вас.
– Называйте меня по имени – Жослин! Давайте будем вести себя друг с другом раскованнее. Моя жена и мои дети ждут, когда я за ними приду. Нас всех нужно будет проводить в ложу, в которой находится Мадлен.