– Для меня она уже в прошлом. Теперь я люблю всем своим сердцем только тебя, моя дорогая. Не бойся ничего. Никогда уже больше ничего не бойся.
Он подкрепил свои слова нежным поцелуем, не чувствуя при этом, что за ним и Эстер наблюдает с растроганным видом Мадлен. Затем индианка перевела взгляд своих темных глаз на окна школы. Снаружи шел густой снег. Снежинки были большими и пушистыми.
– Месье, – сказала Мадлен Жослину, – нам уже пора отправляться в обратный путь. Акали и Мирей обещали подготовить для нас горячие напитки.
– Да, сейчас поедем. Твоя дочь и так уже лишила себя этого замечательного вечера ради того, чтобы присмотреть за детьми. Тошан повезет Мимин и Киону.
Из класса не спеша вышли один за другим все зрители, которых было так много, что от их теплого дыхания в помещении стало тепло, несмотря на то что по настоянию администрации резервации Пуэнт-Блё большую металлическую печь, находящуюся в глубине класса, растапливать не стали, чтобы в толчее никто об нее не обжегся.
Прижавшись носом к стеклу, Киона разглядывала женщин, которые в большинстве своем завернулись в покрывала и удалялись в холодных сумерках в направлении своих хижин или другого хлипкого жилища. Некоторые из них несли на спинах маленьких детей, тогда как дети постарше топали по недавно выпавшему снегу позади своих родителей. Всей этой общине, всем этим ее братьям и сестрам по крови, подумалось ей, предстоит пережить очередную суровую зиму.
Возле нее прошли Тошан и Овид. Они поддерживали шамана, ноги которого едва касались паркета. Подчинившись требованию старика, они остановились.
– Киона, не грусти, моя малышка! – крикнул он по-французски. – Того, что сделано, уже не исправить – ни слезами, ни насилием. Я испытал сегодня вечером на берегу Пиекоиагами много счастья благодаря тебе и благодаря Канти. Теперь я могу спокойно уснуть. Я знаю, что ты позаботишься о моем народе. И пусть Великий Дух оберегает тебя – тебя и твоих близких.
– Благодарю тебя за эти слова, почтенный Наку, – ответила Киона. – Я хотела бы тебя поцеловать так, как это делают бледнолицые.
Киона, к горлу которой от охватившего ее волнения подступил ком, легонько поцеловала Наку в его щеки, кожа которых уже стала похожей на пергамент. Эти поцелуи показались ему легкими прикосновениями крыльев птицы. Он радостно улыбнулся, и это была его последняя улыбка. Он ушел в мир иной следующей ночью, когда спал.
Киона это предчувствовала. Когда она узнала на следующий день о его кончине, она просто сказала, что все произошло так, как и должно было произойти.