Нет, определенно с ним что-то неладное происходило. Метров за сто от ворот доменного, лихорадочно ища повод, как бы избавиться от спутницы, Борис вновь покосился на чистое, доверчивое и оттого еще более милое лицо девушки и устыдился собственных мыслей, аж жаром обдало. «Разве я не имею права показать девчонку друзьям?» — попытался найти оправдание своему поступку.
Ему удалось вполне благополучно провести Эльзу мимо первой домны, проскользнуть в отделение, где разогревали массу для покрытия литейных желобов. Здесь было жарко и, к счастью, полутемно. Приветливо мерцал желтый огонь в методических печах, шипела в специальных емкостях серая масса. Старичок-богодул, притаившийся в углу, как мышь, при их появлении вскочил, готовый дать тягу, но, увидев парня с девушкой, совсем не похожих на ненавистных вохровцев, успокоился, снова затаился в темном уголке.
За пазухой картофелины начали оттаивать, неприятно холодили грудь. Борис достал перочинный ножик, аккуратно нарезал картофель белыми ломтиками, разложил на железном листе, придвинул самодельную сковородку, ею здесь пользовались многие, к огнедышащему отверстию, к прогару печи. Они присели и молча стали наблюдать, как розовели, пузырились ломтики, распространяя одуряющий запах. И не было для Бориса и Эльзы ни тревог, ни страха.
— Тебе здесь нравится? — Борису так хотелось найти особенные слова, растопить стену сомнений и тревог, которая отделяла их друг от друга. Тепло, близость, огонь располагали к философскому осмыслению их положения. — Вот так бы всю жизнь, а?
— Согласна! — Эльза придвинулась к Борису и коснулась его боком, осторожно оглянулась на старичка в щели. — Хорошо, что рядом никого нет. А этот старичок…Он, наверное, голодней нас. Мы дадим ему ломтик?
— Угостим, обязательно, у нас картошки — навалом, целый лист.
А завтра мы увидимся? — Борис затаил дыхание, ошеломленный собственной смелостью. «Ах ты, доходяга несчастный! — снова ругнул себя. — Возомнил нивесть что, свидания назначаешь. Сам-то не знаешь, доживешь ли до завтра». — Он вцепился пальцами в грудь, будто желал вырвать из груди сердце и тем самым завершить свою позорную, никому ненужную жизнь. Ему стало страшно: «А вдруг Эльза уже опомнилась и сейчас скажет твердое: «нет»?
— Ты этого хочешь?
— Да.
— Я тоже. — Эльза придвинулась еще ближе и положила голову на дрогнувшее плечо Бориса. — Я не представляю, почему так: окружена людьми, но все время одинока. Тюрьма, в которой мы сейчас живем, наверное, переносилась бы легче, знай мы за собой вину, хоть малую, а так… — Эльза закрыла лицо руками, выразив этим жестом свою полную незащищенность.