— Я боюсь.
— Глупышка! Со мной тебя никто не тронет. — Борис снова, уже смелее взял девичью руку в свою ладонь, ощущая, как горячо пульсировала под тонкой кожей ее живая кровь, и эта пульсация отдалась горячей волной, оглушила, лишила возможности рассуждать здравомысляще.
— Чего волноваться, — продолжал уговаривать Борис, — талон получила — получила, столовая — не близкий свет, у раздачи — очередь. Доложишь своему начальнику, так, мол, и так, раз выдают талоны, значит должны выделять время на обед. В случае неувязки меня в свидетели позови. — Тебя позову, — с каким-то особым значением произнесла, и вдруг решимость накатила на нее, — а доменный далеко?
— Видишь, каупер? Широченную трубу? — Борис уже внутренне торжествовал: такая красивая девушка согласилась пойти с ним. Впервые в жизни он приведет свою подругу, покажет Генке Шурову, бригадиру, Ахмету. Обычно, перед отбоем, парни часами говорят о девушках. Борис всегда отрешенно слушает эти тылгурашки. Теперь и он сможет вставить в разговор словцо. Правда, в глубине души у него саднила тревога: не дай бог, если узнают, что Эльза — немка, хотя…по-русски она говорит чисто, называть ее можно Элей, Элеонорой.
— Меня там не обидят?
— Разве я не похож на благородного рыцаря? — грустно пошутил Борис, и грудь его пронзила острая боль: «Хорош рыцарь! Едва ноги переставляет. Господи! Зачем, ради чего я увязаю в этой трясине! Чуть раньше иль чуть позже с меня спадет глупая бравада, и Эльза увидит страшную правду: король и впрямь окажется голым, да вдобавок ко всему еще и нищим телом и духом. Однако слово не воробей…»
— Ну, смотри, ухажер! — Эльза шутливо погрозила Борису пальчиком. — Отвечать за меня будешь. — Она чувствовала, что Борис как бы раздвоился — ему хочется легонько возгордиться и в то же время тревога не исчезает из его глаз.
— Перед кем отвечать? — продолжал манипулировать пустыми словами Борис, — может, у тебя в прессовом, как говорили в Замартынье, дроля завелся?
— Дроли у меня нет, но есть немецкий, — она живо поправилась, — есть советский немецкий народ.
Борис повел девушку не по натоптанной тропе, идущей от итеэровской столовой, а напрямик, по самой кромке границы запретной зоны, там вообще мало кто ходил, опасаясь злых овчарок, которых изредка выпускали из караульного помещения, собаки имели длинные поводки, бежали вдоль забора, таща цепь, верхний конец которой был закреплен на проволоке, висящей в двух метрах от земли. Да и сейчас часовые на вышках отлично их видели, одни показывали кулаки и матерно ругались, другие делали непристойные движения и сами же хохотали. Радостный порыв Бориса быстро угас. Шагая чуть впереди девушки, он откровенно жалел себя, жалел, что пригласил Эльзу. Как же он не подумал, что подвергает опасности не только себя, но и ее. Вдруг кто-то из знакомых встретит с девчонкой в рабочее время? А еще хуже будет, если застукают вохровцы. Тут верняк — солнышко наблюдать сквозь решетку. Борис покосился на Эльзу — девушка очень спешила, крохотная капелька пота блестела у нее на щеке, но Борис уже, кроме досады, никаких чувств к Эльзе не испытывал. «На кой лях она увязалась за мной? — досадливо подумал об Эльзе. — Сидела бы в своем немецком шалмане, за колючей проволокой». — Его уже откровенно раздражали любые мелочи. Даже рассказ об отце предстал в ином, искаженном свете: «Никакой он не колхозный строитель, просто замаскированный враг».