— Брать чужое — это не для меня, — более миролюбиво проговорила Анна, — даже чужого мыла не возьму. Вы, наверное, по иному делу вызвали?
— Сижу один, как медведь в берлоге, — ушел от прямого ответа капитан, стараясь не встречаться с женщиной глазами, стыдно было за нелепый жест, — холодно и скучно. И парадокс: военный человек, мужчина, можно сказать, в соку, и один, а за стеной — бабы на любой вкус.
— А я здесь причем? — вновь взъярилась Анна, никак не могла дождаться правды. Ее не обманешь, говорил капитан неубедительно, явно тяготясь чужой ролью, была уверена: Кушак не создан для амплуа женолюбца. Говорил о женских чарах, а лицо — твердокаменное, смотрит мимо ее плеча.
— Ты ни причем, я ни причем, … женщина с такой внешностью даже в ссылке не должна ворочать пудовые болванки, хотя и является лично моим кровным врагом. Прикусил губу: «Ох, уж эти начальники! Будь моя воля, вывел бы их в расход за то, что нарушают завет железного Феликса, марают руки о вражью грязь!»
— Это верно, — невольно встрепенулась Анна, — руки отваливаются. — Она легонько потрясла тонкими пальцами. — Прежде-то я на пианино играла, а тут …нет ли у вас, гражданин начальник, работы в детском садике, в яслях? Я добросовестная, детишек обожаю.
— А зеков с «длинными «сроками не обожаешь? — скривил тонкие губы капитан. — Могу к ним в подмогу направить. Но … мне почему-то захотелось помочь тебе. — Забарабанил пальцами по кромке стола.
— Буду вам жизнью обязана, — с пронзительно-жалостливым чувством проговорила Анна, выжидательно глядя на капитана своим зеленоватыми колдовскими глазами. Как объяснить начальнику: тоска съедает, еще неделя, другая, и она наложит на себя руки, родилась вольной, в тенетах не жить. Каждый день брести на работу, лопатками, затылком чувствуя острый штык конвойного, обламывать ногти, плача от бессилия. Ночами ловила себя на мысли: «Помог бы какой-нибудь чалдон уйти с погрузки, легла бы с ним в постель. Даже с этим, свитым из хитрости и ненависти капитаном, постоянно носящим противные ватные наушники.
— Это будет, правда, серьезным нарушением, — бросил наживку капитан, ждал, что Анна возмутится, мол, не уйду от своих товарок из горячего цеха, но Анна буквально уцепилась за его мысль.
— Я в долгу не останусь, — опять сморозила глупость, — какую плату могу предложить за неоценимую услугу? Свое тело, больше за душой ничего не осталось.
— Это у ваших арийцев все куплено-перекуплено, — слегка обиделся капитан, — я по долгу службы обязан заботиться о вверенном мне трудовом подразделении, нужно сохранить людей от напрасной траты сил, вас же, Анна.