— Говорите, говорите! — воскликнула Анна. — Будто бальзам льете. Что вы мне можете предложить?
— Расскажи-ка подробнее о своей родословной. Должен поручиться перед высшим начальством, а для этого надобно, чтоб в роду все было чисто, никаких фашистов, ни врагов народа.
— О, моя родня идет от императрицы Анны Иоановны.
— Любопытно, — протянул капитан, — выходит, мало того, что вы немки, так вы еще и царские ставленники, — хихикнул капитан, — шучу, шучу, хотя, представь себе, знаю: сия императрица окружила российский трон иноземцами, которые посыпались, как тараканы из мешка.
— А что было бы без них? — вновь взыграло самолюбие Анны. Однако она, вспомнив про обещание капитана, смирила себя. — У нас в семье всех девочек в семи или восьми поколениях называли только Аннами в честь императрицы, которая горячо приняла нашего предка, он был, говорят, хорошим врачом. А вы читали что-нибудь о докторе Гаазе?
— Здесь спрашиваю я! — вспылил капитан. — Ты обязана не рассуждать, а отвечать коротко, ясно. Продолжай!
— Доктор Гааз был полицейским врачом в Москве, там его знал любой.
— Я про такого не слыхал.
— Гааз добился введения в России мягких наручников вместо цепей, вместо длинной палки, к которой привязывали заключенных и так вели сотни верст. Гааз, об этом и в книгах написано, лично покупал одежду и продукты для этапов каторжан, для женщин и детей, его даже грабители охраняли, когда доктор шел к больному, а еще…
— Хорош! — отрезал капитан, — Вижу, порочащих связей не имеешь. Врагов народа в семье не имелось?
— Нет.
— Пойдешь, на время, в домашние работницы к одному очень влиятельному руководителю.
— В домработницы? — искренне изумилась Анна. Просто не поверила услышанному. Идет война, тысячи людей ютятся в бараках, живут под открытым небом, с боем добывают скудное пропитание, забывая, какого цвета небо над головой, а тут… Домашняя работница. Это резало слух, от него отдавало нездешней роскошью богатых гостиных. — Вряд ли я справлюсь, — тихо отказалась Анна. — Сама всю жизнь в столовых питалась, опозорюсь перед вашим начальством, извините.
— Разговорчики в строю! — грозно одернул капитан, будто находился не в жалкой полутемной комнатенке с зарешеченными окнами, а перед строем батальона или полка. — Все мы под высшим началом ходим. Тот, кто тебя приглашает, не интересуется, какая из Анны Пффаф повариха. Учти, откажешься, худо тебе будет, у хозяина в доме сытно, тепло и светло, а также мухи не кусают. Он — царь и бог, захочет — казнит, захочет — помилует. Сам сутками на работе, дом — сирота без женского глаза, — без особого убеждения продолжал капитан, втайне страшась и радуясь упорству женщины.