– Не знаю.
– Вас кто-нибудь учил рисовать?
– Нет, я сам.
– Вы можете обрадовать своих родителей: я принимаю вас в студию.
Феликс поднялся со стула, чтобы идти домой.
– Феликс, вы пробовали рисовать лица? – спросил Бардик, задумав что-то.
Его охватило желание заглянуть этому маленькому творцу в глаза, почувствовать его душу (что-то было в ней из ряда вон выходящее). И он уже понял, что лицо, смотрящее с листа бумаги, скажет ему больше, чем это реальное, но закрытое лицо. Он понял, что Феликс-художник не сможет спрятаться за маской, которую почему-то надевает Феликс-человек. Он понял, что этот человечек откроет себя через автопортрет.
– Да, – снова слишком лаконично и слишком безучастно ответил Феликс.
– Тогда давайте-ка договоримся вот о чём: нарисуйте, пожалуйста, себя, своё лицо… Пусть это будет автопортрет, исполненный в карандаше (ваша мама говорила, что вы пишете и красками). Надеюсь, вас не смутило это задание?
– Нет.
– Вот и хорошо. Встречаемся здесь в четыре часа через два дня. Вы принесёте рисунок, и начнём занятия в студии.
Феликс подошёл к столу, на котором лежали его рисунки, молча взял их и направился к двери.
– До свидания, – не поворачивая головы в сторону Бардика, сказал он.
– Всего хорошего.
…Скомканные лица Феликса одно за другим ударялись об пол. Феликс злился: автопортрет не получался. Каждое из нарисованных им лиц было лишь зеркальным отражением его лица – он не находил в них того, что чувствовал в себе. Он просидел в спальне матери перед трюмо почти весь первый день и уже половину второго. Он всегда помнил: мастер дал ему только два дня. В какой-то момент отчаяние овладело им и заставило его запустить любимый инструмент в это непробиваемое зеркальное полотно, которое лишь пялилось и передразнивало его, но ничего не понимало и ничего не чувствовало, и потому ничего не чувствовали эти карандашные Феликсы. От удара зеркало треснуло, и на зеркальное лицо Феликса лёг длинный шрам, который исказил его черты. Феликс в исступлении схватил карандаш и то, что не сумел сделать за эти два дня, сделал за мгновения. Мгновения – так он воспринял время, затраченное на первый и последний в жизни автопортрет.
– Мама, я разбил зеркало, – сказал Феликс, когда его мать пришла домой после работы.
Она знала, что Феликс уже второй день корпит над первым заданием мастера, и не сказала ему ни слова в упрёк, чтобы не раздражать его. Но через несколько минут она позвала его:
– Феликс! Поднимись, пожалуйста… Феликс, ты имел в виду моё трюмо?
– Да.
– Посмотри: на нём ни трещины.
Феликс подошёл к зеркалу и долго молча смотрел на него…