«Оно тебе надо? — перехватил мысль внутренний рациональный голосок. — Глупа, развратна, так и отпусти ее, пусть катится к своему Питеру, хоть в Америку, хоть в «Эпоху Арт». Младший сынишка пусть остается с ней, так уж и быть, а старшего, Владика, можно отобрать по суду. Парень что надо: папку своего любит и никогда не предаст. А там — разве я косой, кривой или горбатый? Найдется и мне баба хорошая. Еще лучше подберу: и красивее, и без претензий, чтобы не воображала много о себе».
Но в ответ на этот голос разума накатила такая иррациональная тоска, что Егор чуть журнал не порвал. «Хорошая баба без претензий» парила где-то в стороне на выдуманных крылышках, лишенная плоти и крови, а он, ступающий твердо обеими ногами по земле, на этой твердой почве мог любить только Валентину. Он сам удивился: сколько женщин перепробовал, а мыслил себя лишь с этой женой, с этими детьми — обоими, компромиссом он не удовлетворится.
Естественный ход мысли — во всем виноват Питер Зернов. Устранить его, и все наладится. Понятное дело, не сразу. Надо выследить, все продумать, обмозговать…
«Месть — это блюдо, которое едят холодным».
Тот, кто отправил по почте эти слова Егору, хорошо его изучил.
Егор не был бы Егором, прошедшим выучку ФСБ, пусть и во взрывниках, если бы не задался вопросом, кто этот таинственный доброжелатель, подсовывающий Егору улики, а сам остающийся за рамками действия, и какие он преследует интересы. Может, это давний Егоров враг, который хочет погубить его, толкнув на убийство из ревности? А может, здесь разыгрывается сложная комбинация, и ревность Егора — только звено в цепи, о назначении которой он понятия не имеет? Эти соображения тревожили его едва ли не больше, чем реальные возможности убрать с дороги Питера Зернова так, чтобы никто ничего не заподозрил, потому что убивать в состоянии аффекта Егор не хотел. Да человека, который пил кофе с главарями священного джихада, на которого точат зубы российские богатеи, в состоянии аффекта и не убьешь: так просто его не взять. Но сначала нужно убедиться, что убивать его стоит. Возможно, это подтасовка, и человек на первом фото совсем не Питер Зернов. Возможно также, что она перепихнулась с ним всего раз, для получения работы в редакции, о которой и мечтать не могла; тогда он не представляет для Егора опасности. В любом случае следовало удостовериться, не полагаясь на чужое мнение, что любовник Валентины — именно Питер Зернов и что их отношения продолжаются.
Егор подготовил для себя базу: предупредил Валентину, что в течение следующего месяца будет пахать практически без выходных. Сам же, вместо того чтобы вкалывать полную неделю, в свои законные дни отдыха уходил на работу, где переодевался, чтобы вернуться и наблюдать за женой. Пришлось купить в секонд-хенде потертое вспученное пальто, которое увеличивало его объем вдвое, меняя до неузнаваемости. Очки с простыми стеклами и кроссовки довершали маскарад. Приближаясь к зеркалу, сам себя не узнал: можно было подумать, что из дверного проема прется ему навстречу незнакомый толстый лох. Подумать только, какая глупость, а ведь действовало! Не учившийся наружному наблюдению Егор порой оказывался совсем близко от Валентины. Своей Валентины, выходящей из редакции. Садящейся в чужую машину. Смеющейся, кокетничающей и счастливой. Когда Егор убедился, что любовник у Вали был один и что это именно Питер Зернов, он сказал себе: «Ну так что ж!» — и ему стало легче. Питер был отныне обречен.