Остается только Интернет, где она не дочка всесильного Плахова, а просто член всевозможных сообществ с полумужским ником «Tailor». Остается торчать денно и нощно в чатах, болтая с новым виртуальным другом под ником «Ranger», подбрасывать реплики на форумы, смотреть по компьютеру новые фильмы, слушать новые диски…
— Лизончик, — как всегда не постучавшись, пошла мама, — вечером у нас гости. Пожалуйста, прибарахлись.
Плахова-младшая любила свое царственное имя «Елизавета» и терпеть не могла унизительные сюсюкающие клички, в которые его переделывала мать. Это ж надо было такое изобрести — Лизончик! Музончик… вазончик… газончик… Но каждый раз, стоило Низе попросить, чтобы ее называли просто Лизой и больше никак, у матери кривился рот, голос становился резким и крикливым: «Уж и слова не скажи! Что у тебя, голова от ласкового слова отвалится? Я тебя люблю, а ты…» Лиза ощущала себя виноватой и поскорее сворачивала разговор. Ведь мама так по ней соскучилась за время учебы за границей, так стремится выразить свою любовь… Может, Лиза и вправду бесчувственная?
— Хорошо, мама, — обреченно ответила Лиза. — Только, пожалуйста, по крайней мере, при посторонних не называй меня всякими Лизончиками.
— Не буду, не буду, — улыбнулась Татьяна Плахова: Видимо, ей тоже не хотелось портить отношения с дочерью с утра пораньше. — Ты у нас девушка изысканная, элитная…
Лиза обреченно вздыхает. За право называться изысканной ей предстоит вечером выдержать очередную битву. Мама непременно будет настаивать, чтобы Лиза надела платье, которое она ей купила, и чтобы обязательно уложила волосы в пышную прическу, открывая уши, чтобы сверкали подаренные папой за окончание учебы серьги с бриллиантами. «Ма-ама, — мысленно ноет Лиза, — у нас же в Вайсвальде были курсы искусства одеваться, и там нас учили, что такие крупные бриллиантищи, в которых за километр угадывается выгодное вложение капитала, — дурной тон! И мне так идут распущенные по плечам волосы! И маленькое черное платье, которое выгодно облегает фигуру…»
Лизина узкая стремительная фигура пока безупречна, но в высокой груди уже угадывается наследственная женская мощь Татьяны Плаховой. Лиза, не оглядываясь, видит перед собой мать, с ее жестким, тонким, намазанным алой помадой ртом, обелокуренными и уложенными в кудряшки волосами, широкоплечую, широкобедрую, и боится, что когда-нибудь станет такой.
И знает, что, скорее всего, станет.
— Лизуша, — озабоченно спросила Татьяна Плахова, — тебе здесь скучно?
Лиза неопределенно дернула плечом. Только бы мама не принялась ее развлекать! Это уж будет полный кошмар.