Большой телевизор с плоским экраном стоял на кухне как памятник первому серьезному заработку Егора. Сказал: «Хочу телевизор на кухню» — и купил.
Валентина промолчала и о сношенной детской обуви, и о собственном зимнем пальто с облысевшим мехом, понимала, как важно приучить мужа к тому, что много зарабатывать — хорошо. «Он перестанет жалеть о прежней работе, — надеялась она, — полюбит новую. Ну и что же, что он прежнюю так любил, ведь сам решил, что с двумя детьми этого заработка нам не хватит…» Он еще веселился, покупая телевизор, старался показать, что жизнь налаживается. Они оба старались показать, что жизнь налаживается… Валентина щелкнула красной кнопкой пульта. Экран засветился.
— Продолжается расследование убийства главного редактора журнала «Мир и страна», — ворвалась в их кухню диктор, с модной стрижкой и напористой англоязычной манерой, делавшими ее похожей на негритянку. Экран заполнила фотография, слегка размытая, как бывает при сильном увеличении: мужское лицо, открытое и ясное, с крупными чертами, рыжеватые волосы зачесаны назад, не скрывая намечающихся залысин; различаются даже веснушки на крыльях носа и на щеках.
— Красивый мужик, да? — с вызовом спросил Егор.
— Так себе, — ответила Валентина, — средне. Таких много.
— А по-моему, мужик что надо. Бабы на таких вешаются.
На заднем плане их разговора быстро журчали слова: «В качестве версии рассматриваются мотивы мести со стороны тех, кто стал объектом расследований Питера Зернова…»
— А по-моему, все просто, — закинув голову так, что выступила кадыкастая небритая шея, расхохотался Егор. — Мужики с такими носами — они всегда бабники, уж ты поверь. Нос и член у мужчин очень похожи. Если у мужика нос на семерых рос, одному достался, да еще если на конце такая вот шишкастая загогулина с подвыподвертом, будь уверена, что этот звономуд обожает член совать в любую дыру. А ведь в России это дело опасное. В один прекрасный момент, ежели совать и совать, можно и досоваться.
— Ты мне надоел, Герард. — Настоящее имя Егора, которым он давно уже пользовался только в официальных документах, обычно возвращало его в рамки вежливости. Но сегодня он был неуправляем.
— А тебе, Валька, такие носы нравятся? Нет, ты скажи, нравятся, да? Ты говори, не стесняйся.
— Ну отстань, Егор! Чего ты ко мне прилип со своим Зерновым?
— А-а, так, значит, я к тебе прилип со своим Зерновым? Ты считаешь, что это мой Зернов? А я тебе скажу, если хочешь, чей это Зернов…
— Если хочешь, говори, — позволила Валентина, замершая, словно деревянная.
— А я вот возьму и скажу, — куражился Егор, растягивая удовольствие. В выражении его глаз и дыхании не было ни капли алкоголя, и от этого становилось еще противнее. Валентина терпеть не могла пьяного мужа, но муж, который играет роль пьяного, был невыносим. Что-то новое вспыхнуло в душе. Она его… она его… ненавидит?